Дьяволы - Джо Аберкромби

Результат внезапного освобождения был взрывоопасным — для Бальтазара, для всех в комнате, потенциально для всего района. Он вспомнил свой недоверчивый смех, когда узнал, что Сарзилла из Самарканда взорвала себя, пытаясь превратить олово в серебро — поскольку никто не пытался превратить свинец в золото после того фиаско с ящерицами — вместе с двумя с половиной относительно процветающими улицами и рынком тканей.

«Ради какого чёрта я подвергнул бы всех такому риску?» — размышлял он тогда вслух. Оценивая опасность для птиц под крышей, очевидно, поскольку жил один. И вот он здесь, делает ещё более рискованную ставку. Но отступать нельзя. Вот его шанс не только обрести свободу, но и оставить неизгладимый след в качестве одного из величайших практиков тайной магии своего времени! Он покажет этим лицемерным лицемеркам Бок и Жижке и этой ухмыляющейся сучке Баптисте, и Коворин Девятиглазой, и всем остальным завистливым соперникам, которые когда-либо осмеливались его недооценивать!

Он преодолел нарастающую тошноту, преодолел все препятствия, несправедливости, несчастья. Он покажет всему миру! Историю не делают осторожные!

Он стиснул зубы и снова втянул воздух через раздутые ноздри, всасывая силу в магические круги, которые теперь звенели, пели и грелись как железо в кузнице.

— Это неправильно, — пробормотал Якоб. — Нам не следует здесь находиться!

И он побежал из столовой от бесконечно жужжащих мух. Так близко к бегу, как только мог, во всяком случае, схватившись за правое бедро, левую ногу держа почти прямо. Он пошатнулся и побрёл обратно по тёмному коридору, вымощенному чёрными и белыми черепами, украшенному панелями из сколоченных щитов и десятком комплектов испорченных доспехов, стоящих в положении смирно, несмотря на явное поражение в последнем бою. Он нырнул под сломанную решётку, мимо разбитых ворот и вышел на поле битвы.

Они были отрезаны. Их обошли с флангов. Он услышал барабаны, рога и завывающие боевые песни. Гудение гимна «Наша Спаситель» из тысячи уст. Эльфы были повсюду. Призраки в лесу, тени на краю глаза, исчезающие как дым, если попробовать схватить. Их чёрные стрелы мелькали среди деревьев. Ядовитый шёпот. Потерять путь означало смерть, ослабить бдительность означало смерть, повернуться спиной означало смерть.

— Вперёд! — Якоб поднял меч высоко или так высоко, как мог, учитывая больное плечо. Мужество заразительно. Если его проявит один человек, оно распространится. Со страхом так же. Отступление становится бегством. И вот он снова сделал себя остриём копья. Они в ближнем бою, дождь стучит, просачивается сквозь доспехи, пропитывая насквозь подлатник, обращая его в холодный свинец.

Он больше не был уверен, с кем они сражаются. С эльфами? Или с литовцами? Или с сицилийцами? Или с кастильцами? Или с пиктами, или с ирландцами, или с ведьмами из той башни, которую они сожгли, или с монахами из той церкви, которую они сожгли, более столетия врагов, стекающихся вместе, как краски на палитре безумца.

Он толкался и топтался, стоял плечом к плечу, рычал и толкался, едва понимая, живы или мертвы бойцы вокруг него, каждый из которых беспомощен, как пробка в шторме. Люди стонали и кричали, кусались, распихивали друг друга локтями, кулаками, выли и падали, чтобы быть втоптанными в грязь.

Он чувствовал вкус крови, он чувствовал вкус смерти.

— Убейте ублюдков! — прорычал он, пытаясь освободить руку с мечом. — Убейте их всех!

Вечеринка была в самом разгаре, когда Солнышко возникла в коридоре и сделала торжественный выход.

— Та-дам! — пела она, но никто не заметил, это было обидно, потому что она потратила часы наряжаясь в блестящий костюм. Все были счастливой толпой, заполнившей столовую с высоким потолком и люстрой. Зрители у манежа и на задних рядах. Все объединились для праздника и разделились на пары, закружились под музыку, играющую где-то.

Солнышко любила оркестры. Всегда казалось магией, как они могли заставить куски дерева так петь. Ей бы хотелось танцевать, но у неё это получалось невероятно плохо. Однажды она репетировала танец, но когда она показала его распорядителю манежа, он выглядел как будто съел целый лимон и сказал: «Я вообще-то думал, что у всех вас, ублюдков, должна быть неземная грация».

Когда её в последний раз приглашали на вечеринку? Никогда. Очевидно. Все её презирали. Но она всегда хотела пойти хоть раз. На ту, где она бы не подслушивала, не воровала что-то или не пыталась кого-то отравить, вот на какую.

Вечеринки. Потрясающие. Люди танцуют, смеются, флиртуют и говорят одно, но каким-то образом подразумевают другое. Совершают ходы при помощи улыбок, глаз и размахивания руками. Как игра в социальные шахматы с высокими ставками на этом чёрно-белом кафельном полу. Солнышко любила людей, они были такими странными.

Она хотела бы быть одной из них.

Она крепко сжимала приглашение. Она была так рада его получить. «Наша дорогая Солнышко, вы сердечно приглашены... бла-бла-бла» или что-то в этом роде. Хотя она не помнила, как открывала конверт, теперь она подумала об этом. Она была пьяна? Она уже напивалась однажды. Один бокал вина, которое пахло грязными ногами, и вскоре после этого у неё закружилась голова, потом её стошнило, и она потеряла достоинство, и Вигге пришлось уложить её в постель.

Кто такая Вигга? Она почесала голову. Очень странно. Она бросила свой плащ швейцару, но тот не заметил и просто скомкал его на полу, где кто-то тут же наступил на него.

— Я здесь, — сказала она, но швейцар проигнорировал её, грубый ублюдок, занятый тем, что забирал плащ у какой-то женщины, которая шла за ней, грубая сука. Солнышко заметила, что она была в маске. Потом она заметила, что все были в масках. Все, кроме неё.

Она в панике уставилась на приглашение. «Вы сердечно приглашены на маскарад... бла-бла-бла.» Нет! Если кому-то и нужна была маска, так это ей. Её лицо было ужасным. От одного его вида люди блевали. Она хлопнула по нему руками и обнаружила, что лицо болит, настолько сильно она краснеет. Это было странно — она никогда раньше не краснела, она видела, как это делают, это выглядело превосходно, но часами пыталась у зеркала, она так и не смогла научиться.

— Извините, — сказала она, проскользнув боком сквозь толпу, но никто не уступил ей прохода. — Извините! — Но все вели себя так, будто её здесь нет, и кто-то врезался в неё, а кто-то другой наступил ей на