Дьяволы - Джо Аберкромби

те же мухи. Якоб и Баптиста ссорились как всегда, а Солнышко нервничала и как всегда надеясь, что папочка и мамочка перестанут драться. Вигга любила хорошую ссору, как и любой другой оборотень, и застряла бы там, но время от времени на неё накатывало вялое свинцовое отупение, и сейчас наступило это скучное, серое время.

— Какой, нахер, смысл? — проворчала она, падая на один из стульев напротив стола своей матери, занятой шитьём. С иголкой она всегда была ловкой как Брок, брала одежду на починку со всей деревни за монетку или две.

Её мать не подняла глаз, что было вполне в её духе. Такая организованная, такая терпеливая. По одному делу за раз. Совсем не похоже на Виггу, вечно метавшуюся во все стороны.

— Где ты была? — спросила мать.

Думать об этом, казалось, было больно, и солёный морской запах влетел из мрачных коридоров и поцеловал вспотевший лоб Вигги, что было приятно.

— Бродила вокруг, наверное? Я немного запуталась.

— Ты всегда путаешься. Всегда металась во все стороны.

— Даже до укуса. Жизнь просто… наступает на меня. Как осиное гнездо, которое разрывается у меня в руках. Шокирующее, пугающее и болезненное. И, заставляющее опухнуть.

— Не подбирай осиные гнезда, вот мой совет.

— Никогда не умела принимать советы.

Мать подняла глаза:

— Даже до укуса.

— Да. — Вигга плюхнулась вперёд, положив руки на шаткие перила причала, а голову на руки, наблюдая, как волны бьются о заросшие ракушками брёвна. — Думаю, пока что я оставлю другим заниматься этим.

— Другим? — спросила мать, пальцы которой были заняты волосами Вигги, дёргая и заплетая их. — Заниматься чем?

Вигга наблюдала, как самодовольная чайка ковыляла по причалу, высматривая объедки, которые могли оставить рыбаки.

— Не уверена, — сказала она.

 

Столько мух вокруг.

— Готова? — спросила Вигга, сплетая пальцы лодочкой.

— Как всегда, — сказала Солнышко, ставя босую ногу в татуированные руки Вигги, где ступня выглядела совсем тонкой и бледной, как нарисованная ребёнком.

Оборотень считала, кивая на каждой цифре:

— Раз, два, три.

Вигга подбросила её и Солнышко полетела, словно ничего не весила. Честно говоря, она весила лишь немного больше, чем ничего. Она легонько коснулась перил, проходя мимо, и села на подоконник в полной тишине.

— Меня это всегда впечатляет, — услышала она голос Якоба внизу.

— Бросок или прыжок?

— Честно? И то, и другое.

— Ну да, — сказала Вигга, — И то, и другое должно выглядеть как магия для человека, который не может сойти с лодки без посторонней помощи.

— Ты же не дашь мне это забыть, правда?

— Для человека твоего возраста, — сказала Баптиста, — Удивительно, что ты сам ещё не забыл, о чём речь.

На балконе было четыре двери, и Солнышко прошлёпала к ближайшей, прижалась спиной к стене и заглянула за угол, показывая себя как можно меньше. Сила привычки.

Чем больше её видели люди, тем меньше им это нравилось.

Ещё один зал. Клетчатые плитки, пыльные панели, покосившиеся доспехи. Сколько их уже было? Казалось, десятки.

— Вы двое должны присоединиться к цирку — проговорила Баптиста.

— Солнышко уже пробовала, — проворчал Якоб. — Вышло не очень.

— Может, надо было попробовать стать акробаткой, — крикнула Солнышко, — А не уродом. — она подождала, но ответом была тишина. Люди редко смеялись над её шутками. Говорили, дело в том, как она это произносила. «Работай над своей хреновой подачей». Но она на что-то надеялась. Она вернулась к перилам и посмотрела вниз. Комната внизу была пуста.

— Якоб? — прошипела она. По горлу пробежала отвратительная волна мурашек.

— Вигга? — её слова потонули в тишине, такой могильной тишине, что она щекотала уши. — Баптиста? — но даже мухи исчезли.

— Это... странно? — пробормотал Якоб, снова хромая из коридора.

Сколько раз уже возникала эта комната? Те же плитки в клетку. Тот же стол, заваленный едой, облепленной мухами, один стул опрокинут. Та же люстра с дюжиной свечей. Но теперь стол стоял на потолке, покрытом плиткой, а люстра торчала из деревянного пола.

Конечно, удивительно было бы не увидеть ничего удивительного в доме мага иллюзий, но он был почти уверен, что всё совсем не правильно. Он ткнул в одну из ниток стеклянных бусин на люстре, торчащих прямо вверх, и она слабо звякнула, покачиваясь взад и вперед, как тростник на дне реки.

— Она перевернута, — пробормотал Якоб.

— Или мы? — сказал Саймон, как будто продолжая обычную беседу. К огромному удивлению Якоба перед ним оказался Саймон Бартос, в его случае — действительно огромный тамплиер, несущий щит с двойным орлом и священным кругом, который Папа Анжелика разрешила им добавить к своему гербу, превратив Железный Орден в Золотой. Как они гордились, что носили круг, когда маршировали с гимнами на устах, чтобы навести порядок в мире. У него было плохое предчувствие, как будто он знал, чем это обернётся.

— Где Солнышко? — спросил он.

— Кто?

— И как-там-её. Оборотень.

— Оборочто? — нахмурился Саймон. Остальные тамплиеры тоже нахмурились. Очарование безупречного командира было разрушено. Структура, на которую они все полагались, могла рухнуть, а это означало хаос, смерть и провал священного дела. Магистр должен казаться больше чем человеком. Тверже. Сильнее. Прежде всего, более уверенным.

Из твоей уверенности растёт их уверенность, и компания, объединённая праведной целью, не может потерпеть неудачу.

Никто не хочет видеть сомнения.

— Неважно. — Возможно, ему это приснилось. Иногда казалось, что он не может закрыть глаза, не увидев прошлого. Якоб потёр пульсирующие виски. Там продолжали собираться жирные капли пота. — Я думал, вы все мертвы. Давным-давно.

— Я настолько же живой, как и ты, начальник, — сказал Саймон.

— Всё настолько плохо?

— Столько вариантов, — сказала Эльжбета, медленно поворачиваясь и хмуро осматривая перевёрнутые окна и перевёрнутые одинаковые двери, которые вели из столовой.

Якоб не мог встречаться с ней взглядом. Он был уверен, что она мертва. Он помнил, как сам душил её. Выбора не было. Сомнения — как чума в городе, их нужно было выжечь прежде, чем они распространились. Только вот она стояла, с этой толстой нижней губой и обмотанной вокруг головы косой, которая всегда слегка раздражала его, хотя он никогда не мог сказать почему.

Повсюду жужжали мухи. От этого у него болели зубы. От этого болели колени.

— Какая