Дьяволы - Джо Аберкромби

Боги, только запах моря, хлопанье парусов и холодные брызги на её коже. Она уже забыла, как сильно это любила. Умение забывать всегда было её талантом. Умение забывать могло быть даром. А также проклятием. Кто сказал ей это? Какой-то мрачный рыцарь, которого она знала. Но где бы она его встретила? Она перестала искать закономерности в вещах. Теперь она позволила этому нахлынуть на нее, как приливу после заката.

— Тогда греби, — сказал нахмурившийся Хальфдан, глядя на неё. — В жизни и так достаточно боли, чтобы самому выдумывать себе проблемы.

— Да. Греби. Конечно. — вечный груз на её плачах. Она обхватила мозолистыми руками отполированное временем весло и вложила все силы.

Становилось темно, шторм расцветил небо синяками. Им лучше грести к берегу, только где находится берег. Она не могла даже вспомнить, существует ли берег. Может, они всегда были здесь? В неспокойном море, со всей этой огромной и непостижимой глубиной под ними?

— Не заглядывай слишком далеко вперёд, — сказал Олаф, стоявший рядом с ней, и Вигга рассмеялась, но, обернувшись, увидела, что одна сторона его лица была изрезана следами когтей, а глаз превратился в сочащуюся красным дыру.

— Что случилось? — прошептала она.

— Ты, — сказал он, и его сложенные чашечкой ладони держали собственные мокрые кишки.

— Можно ненавидеть напарника на вёслах и всё равно грести нормально, — сказал Эрик.

— Да. — Вигга тяжело кивнула, пытаясь проглотить ужас и сохранить надежду. — Это правда. Я часто так говорю.

— Но ты затащила нас на край долбанного мира. — слова дымом выходили из его сине-чёрных губ. Может, он бежал от неё и замёрз в снегу? Она всегда знала — те, кто убежал, не могли уйти далеко.

— Это была не я, — сказала Вигга и заплакала, — это была волчица.

Она вывалилась из плещущего прибоя на сушу, солёные брызги и солёные слезы на лице. Тёмный берег под тёмным небом, злые волны, грызущие чёрный песок. Заросшая шипами тропа вела от пляжа между двумя огромными камнями, поставленными торчком, словно руками великанов, на камнях были вырезаны предупреждения. Такие же предупреждения, как на её лице, руках, спине.

— Я знаю это место, — прошептала она.

— Конечно, — сказал Хальфдан, направляясь к камням. Его горло было большой кровоточащей красной раной, и когда он говорил, он выпускал кровавые пузыри из носа.

— Я не хочу идти, — сказала она.

— Но ты же пошла.

Она попыталась убежать, но ноги повели её в другую сторону, к тропе. К волчице.

— Залезай внутрь и оставайся внутри. — они тыкали прутьями в её клетку, железо раскалилось и воняло гарью, и она уползла в угол, стараясь не видеть кровь на своих руках и не чувствовать кровь под ногтями и не чувствовать вкус крови, запекшейся на губах. Она зарылась в вонючие тряпки, пытаясь спрятаться ото всех, спрятаться от себя.

— Я не права, — захныкала она, съёжившись. — Я — зло. — как будто она могла свернуться так туго, что поглотит себя и больше не будет страдать. — Я грязная. Мама, пожалуйста. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — сказала мать, приятно подёргивая кожу на голове и заплетая волосы, и Вигга поблагодарила богов, что она дома. Хотя странно было видеть у них такой большой обеденный стол. Она не понимала, как он вообще мог поместиться в маленьком доме. — Я люблю тебя, и я всегда буду с тобой. — и она закончила плести косу, погладила голову Вигги и вздохнула. — Но посмотри, к чему это меня привело. Любить тебя — как бросать золото в колодец. Любить тебя — смертный приговор. Волчица — оправдание, и даже не очень хорошее. Ты была животным и до укуса.

— Не говори так. Ты никогда так не говорила.

— Но ты знаешь, я всегда так думала.

Это было больно. Она прикусила губу и отвернулась, и бессильные слёзы щекотали её лицо. Она сжала кулаки и хмуро рассматривала тёмный край, где разбилась лодка, её посечённые ветром доски торчали, как кости туши дракона. Волчица рыскала снаружи этих костей из лодки, внутри рёбер её груди. Она увидела блеск её глаз в черноте за светом факела. Их затаённую, тлеющую ярость. Их ужасный голод, никогда не утоляемый.

— Херова волчица! — закричала она ей. — Долбанная воровка! Ты украла мою жизнь!

Волки не знают слов. Только вой и голод. Мягко, мягко, на лапах, преследуя её, выжидая своего часа. Вечно ждёт, чтобы преподнести ей ужасный дар, чудесное проклятие, укус, который станет для одной концом, для другой началом.

Она присела среди изуродованных трупов своих товарищей по кораблю:

— Ты не сделаешь меня рабыней. — она встала, сжав кулаки. — Я заставлю тебя носить намордник! Клянусь!

Ярость вспыхнула жаром, бешено и неудержимо, и она бросилась во тьму.

Солнце садилось. Кровавый закат над грязной долиной, покрытой раздробленными пнями. Столбы тёмного дыма в израненных небесах. Частицы пепла падали вниз, как снег.

— Положение дел, — пробормотал Якоб, хромая дальше.

Тропа скользила в лес. Лес не из деревьев. Из вбитых в землю заострённых кольев, направленных вверх. Из качающихся виселиц с шипованными столбами и свисающими цепями. Из огромных колёс, подобных тому, на котором Спаситель отдала жизнь за всё человечество.

Издалека катились размеренные звуки: «Тук, тук, тук».

На некоторых кольях были насажены трупы. Выставлены как предупреждения. Сначала эльфы, которые пришли, чтобы навести ужас на человечество, и сами познали ужас. Враги Бога, которые пришли преподать кровавые уроки, не догадывались, какой способный ученик будет их ждать.

Но у Бога много врагов, не только эльфы. Пока Якоб с трудом продвигался вперед, он увидел мужчин среди насаженных на вертела. Затем женщин. Затем детей. Всё больше и больше. Вот куда привёл их святой путь. Завершение праведного дела. Лучший мир, который они намеревались построить. Лес мертвецов.

Удары молота приближались: «Бам, бам, бам».

Дыхание Якоба было влажным и сипящим от дыма. Дорога превратилась в море изрытой грязи, в которой плавали целые трупы и части трупов, поэтому он не мог двигаться, не наступив на ногу, руку, лицо. Вот бы это было худшим, что он видел. Худшим, что он натворил.

Свет сквозь мрак,