Явье сердце, навья душа - Марго Арнелл

Поддонный царь смотрел на нее, но глаза его смеялись.

— К тебе, выходит, ведет его тропа? — спросил он, чем напрочь засмущал и Богдана, и Яснораду. — А ты, молодец добрый, подумай. Все равно, рано ли, поздно ли, а в Нави окажешься.

Морской царь пристально оглядел Яснораду. И она себя оглядела — чтобы понять, что внимание царя привлекло. Да так и ахнула. Забывшись, она подошла слишком близко к воде, ноги босые промочила. Их, невидимых под сарафаном, покрыла сверкающая чешуя, что перекинулась на руки и плечи. Яснорада, очарованная звуками гуслей — и немного, признаться, самим Богданом — даже этого не заметила.

Сам Богдан теперь тоже смотрел на нее во все глаза.

— Навий дух ты, человеком прикинувшийся, — без удивления молвил Морской царь. — Хочешь быть дочерью моей, морской девой или фараонкой вольной?

Яснорада представила, как танцует с сестрами в морских пучинах, взбивая воду в пену. Как сидит на камне и расчесывает длинные волосы. Как мчится наперегонки с волной, и только ее серебряный хвост порой показывается.

Представила, и тихо сказала:

— Спасибо, царь, за щедрое предложение. Но я должна отказаться.

— Ну как знаешь, — ворчливо отозвался он.

Чернава перевела жалобный взгляд на Баюна.

— Коты боятся воды, всем известно, — с ужасом выдавил тот.

— Есть у нас котики морские, да совсем не такие, как ты, — с огорчением протянула царевна.

Морской царь и его дочка — что заскучавшие жители крохотного городка, где все лица приелись, и косточки всем давно уже перемыты. Так и хотели они новой крови, свежих лиц. Но Мару не звали — не хотели пускать зиму в морские пучины.

В Морском царе Яснорада, однако, не ошиблась — вредничать он не стал. Утолив свою жажду, велел рыбам, что снова сбились в костяк-паланкин, перенести путников на остров Буян.

С Богданом снова пришлось проститься. Она все ждала, замирая, спросит ли, кто она такая? Не спросил. Вряд ли сам постеснялся — ее не хотел смущать. Яснорада приняла это со смирением — значит, время для правды еще не настало.

Глава тридцать третья. Ясный сокол

— Сокол, говоришь, — с сомнением протянула Марья.

Финист кивнул, сияя как начищенный медный таз.

— Ага.

— И удалось тебе уже, соколик мой, оборотиться?

Сияния чуть поубавилось, восторга — тоже. Финист сконфуженно покачал головой.

Первым делом, добравшись до дома, он отыскал соколиное перо. Стоило только коснуться его кончиком пальца — и внутри него что-то сладко отозвалось. Стоило заложить за ухо, как велели, душа и вовсе запела. Так бывает, когда тебя переполняет беспричинное счастье. Выходишь на улицу, вздыхаешь свежий воздух, глядя в ясное небо — и от правильности происходящего хочется петь.

Вот только ощущением правильности дело и ограничилось.

Хоть и надавал князь Всеслав ему разные наставления, ни одно Финисту не помогло. Да, зуд между лопатками усилился. Порой казалось, что он сдернет напрочь кожу, а из раны проклюнутся перья. Порой — что достаточно раскинуть руки, и он взлетит.

Но земля — и человеческая сущность — отказывалась его отпускать.

— А ведь если ты обратишься соколом, ты можешь взлететь и увидеть свысока землю, — с плещущимся в глазах восторгом прошептала Марья. — Сможешь рассказать мне, что там, за пределами Кащеева царства. И если мне не доведется туда попасть, я все равно там побываю — благодаря твоим воспоминаниям.

У Финиста сладко заныло сердце.

— Осталось такая малость — научиться летать, — улыбнулся он.

Марьюшка вскочила с места, легонько поцеловала его, оторопевшего.

— Так чего ты ждешь? Идем!

Финист послушно шел следом, вдохновленный ее уверенностью, бьющей ключом энергией, ее внутренней силой. Глядя на Марью, так легко верилось, что у него получится взлететь.

И в этот раз ворота, ведущие прочь из города, были закрыты. Тогда они свернули к вечно безлюдному капищу. Перо за ухо, закрыть глаза и представить раскинувшиеся за спиной крылья… Финист проделывал все это не раз. Так почему же сейчас все должно быть по-другому?

«Потому что теперь со мной Марья», — с нежностью подумал он.

А с ней — и ее вера.

Как же он хотел научиться летать! Распустить за спиной соколиные крылья, подхватить прекрасную Марьюшку на руки и взлететь ввысь. Исполнить ее мечту — показать ей небо, а с ним — и сотни заморских земель.

Финист знал, что это невозможно. Берендеи оборачивались медведями, волкодлаки — волками, но роднило их то, что, превращаясь, оборотни теряли человечью сущность. Если Финист сможет овладеть чарами превращения, он станет соколом и Марью с собой в небо забрать не сумеет.

Но он свято верил, что у каждого должны быть мечты. Даже самые невыполнимые. За эту мечту Финист и ухватился. Есть якоря, что удерживают на месте, не дают сделать неверный шаг. Есть якоря, которые тянут вниз и не позволяют обрести свободу.

Так каков же он, его якорь?

Финист не боялся нового — скорей, отчаянно желал перемен. Не боялся обмануть ожидания Марьи — она ведь влюбилась не в золотоносного Полоза, а в простого горняка. Не боялся высоты — что-то, наоборот, в высоту его тянуло.

Может, он боялся потерять свою суть? Себя, человека? Но оборотни не зря назывались двусущными. Оставаясь только лишь человеком, Финист будто предавал другую часть себя.

Марья взяла его за руки и снова поцеловала.

— Лети, сокол мой ясный, — прошептала она. — Лети, а я буду ждать твоего возвращения и твоих рассказов.

Быть может, Марья была самую малость колдуньей. Быть может, ее колдовством были чары, известные многим женщинам и мужчинам. Те, что назывались любовью. Финист почувствовал перемену в то же мгновение. Больше не было теплых ладоней Марьи на его ладонях. Не было дуновения ветра на шее и щеках. И его, горняка Финиста, больше не было.

Был лишь сокол, который стрелой взмыл ввысь.

Был свежий ветер, который ерошил его оперение. Было тепло солнца. Был дикий, безудержный восторг полета. А еще… свобода.

Небо стало рекой, по которой плыл Финист. Ласковой, прогретой солнцем рекой. Он плыл по течению, которые на лазуревой высоте создавали ветра, и учиться плавать — лететь — ему не пришлось. Умение это, наряду с птичьей силой, и впрямь жило в нем. Проснулось, когда за его спиной распахнулись крылья.

И засыпать больше не собиралось.

Финист кружил, наслаждаясь ощущением, как его сильные крылья разрезают