Хозяин теней. 3 - Екатерина Насута

— Куда в город. Ещё заметит кто. Паскуды… вот скажи, как оно так вышло? Было ж по-человечески всё. Красть? Крали. И торговали. И возили всякое. И убивали, не без того. Оно ж дело такое, житейское.

Толстяк отхлебнул из бутылки, которую сопровождающий попытался отнять, но ему не позволили.

— Не трожь. Это для нервов.

— Капли есть.

— От твоих каплей у меня голова болит, — проскрипел толстяк. — Я так, по-старинке… но ты не прав, Мал. Не будет оно, как прежде. А и не надо. Уеду. Вот так и скажу, всё, немашечки сил. Вот тебе дела пусть и передают. А я… я уж своё выслужил. Заработал… поеду куда в Крым, сказывают, там тёпленько. И землицы прикуплю. Женюсь. Найду какую вдовицу. Домик поставим. Чтоб как сказывал, этот… помнишь?

— Нет.

— И я не помню. Купец. Он ещё сукно возил. Через ляхов. И сказывал, как у них там, в Европах. Что дома в два этажа. На первом кофий пьют и булками торгуют, а на втором, стало быть, комнаты. Вот жена будет булки печь, а я кофий варить.

— Конечно, Пётр Ильич, всё так и будет. Только отдохнуть надо. Вот ваша комната…

А эта была обставлена куда как богаче. И ковёр на полу толстенный, дорогой. Шкаф с короной и вставками из стекла и стол письменный ему под стать. На стене полочка, где выстроились белоснежные балерины — то ли кость, то ли фарфор. На подоконнике громко тикали часы, а вторую стену, от потолка до пола занимали иконы. Большие и маленькие, в ярких окладах, украшенных камнями и позолотою, выстроившиеся в ряды и какие-то одинаково тусклые, почти погасшие. Если и имелись в них силы изначально, то место это их вытянуло. И огоньки двух лампадок, свисавших с потолка, отражались на мёртвом золоте.

Призрак, сперва припавший было к земле, решился переступить порог. На иконы он поглядывал, но скорее порядка ради.

— Вы садитесь, хозяин, — парень толкнул мужика на кровать и сам опустился. — Я вот сейчас сапожки стяну. И отдохнёте. Поспите.

Он и вправду принялся стягивать сапоги. А толстяк, вперившись взглядом в иконы, мотнул бутылку и сделал глоток. Крякнул.

— Забориста… от видишь, ту? Это не просто так. Богоматерь Одигитрия, чтоб ты понимал. А вон там, видишь, левее чуть? Это Умиление. Я их рядышком повесил. А вон ту, что тёмная совсем, мы в монастыре одном взяли. Тихий был, забытый, почитай. А какая красота! Не дело ей гибнуть. Всю долю свою, считай, за неё и отдал. Но не зря. Теперь вот гляжу и на сердце легшает. Господь милосердный, простит. И молюся им. В молитве спасение!

— Да, хозяин, — парень не обернулся на иконы и только ниже голову опустил.

— Но тебе-то не понять. Ты молодой. Думаешь, что, мол, всё впереди, что сложится так аль иначе. Что вот посидишь тут годок-другой, пока дела твои не позабудут, заодно и деньжат накопишь. Только, Мал, я тебе так скажу…

— Ложитесь, хозяин…

И бутылку-таки отнял.

— … сколько б ни копил, а всё одно мало. И этот… связались… нет бы, как раньше… по-человечески, чтоб… девок продавали, а не это вот… где это видано, чтоб качественный товар и так-то…

Голос сорвался на бормотание, и когда Мал закинул на кровать уже ноги, раздался храп.

Парень распрямился, оглянулся через плечо, а потом, резко выдохнув, будто решившись, поднял упавшую подушку и накрыл лицо спящего.

Охренеть, как интересно.

И надо ли вмешиваться? Или пускай себе? Я призадумался. А потом решился:

— Можешь его прибить, но не до конца?

Потому что с этим вот надобно побеседовать. И Призрак, фыркнув, скакнул на спину, заставив Мала вздрогнуть. А потом тот покачнулся и осел на пол, как был, с подушкой. Не знаю, сколько в этом смысла, но что-то больно странное тут творится. Как-то совсем на воровскую малину не похоже. А значит, нужна информация.

— И второго тоже придуши, чтоб раньше времени не очнулся.

В доме людей не было.

Как… почти.

Кухня. Печь. И очередной охранник, поставивший винтовку в стороночку. Сейчас его больше занимало содержимое горшка, из которого он черпал ложкою, смачно прихлёбывал, облизывал ложку и совал обратно. Второю рукой он крошил хлеб и время от времени на часы поглядывал.

Сменять собирается того, на вышке?

И на молчаливый вопрос Тьмы я ответил согласием. Ну вот не похожи эти типы на мирных граждан. Так что, извините, чем меньше свидетелей, тем оно лучше. Четверо обнаружили в огромной полупустой комнате, по виду бывшей сразу и складом, и казармой. Там и померли, тихо, во сне.

Ещё одного Мишка положил, банально свернувши шею.

А вот перед дверью в подвал Тьма сама остановилась.

Снова этот запах.

Вонь.

И теперь она уже не пытается сожрать. Ну да, им сил и без того хватает, а эта дрянь прям спазм желудочный вызывает. И не только у меня. Кажется, нашлось то, что тени есть не готовы.

— Воняет, — Еремей прижал рукав к носу. — Надо же… а тут, почитай, как раньше…

— Там, наверху, лежат двое. Их бы подрасспросить, — я потёр глаза. Голова ныла. Всё-таки смотреть чужими глазами и сразу с нескольких точек тяжеловато. Может, потом и попривыкну, но сейчас картинки слоились и накладывались друг на друга. — Один такой лысый и толстый. Ещё иконы любит.

— Живой? До сих пор? Хотя, чего это я… всегда был скользким, старый засранец. С ним я поговорю от души.

— Погоди, вместе.

— Погожу. Свяжу и погоду.

И Еремей направился наверх.

— Нет, — я удержал братца, готового отправиться с ним. — Нам вниз надо. Я не знаю, что там. И не уверен, что справлюсь один.

Тени пришли по моему требованию, но тоже желания спускаться не показывали. Наоборот, Призрак вон перья дыбом поднял и хвостом дробь отбивает, мелкую, нервную. Тьма перетекает из одной формы в другую. И эмоции до меня доносятся самые разнообразные, правда, сплошь негативные.

Вниз им хочется не больше, чем мне.

Но надо.

Хотя бы посмотреть, убедиться, что там нет ничего опасного. А потом можно и за Танькой сбегать.

Глава 32

Что касается малых народов и их верований, то в научном обществе давно уж сложилось и устоялось мнение, что верования эти, как и сами народы, примитивны до крайности. Что и быт их, и обычаи, сказания, легенды, всё то, что мы