Память мёртвых на Весах Истины - Анна Александровна Сешт

Жрица и меджай переглянулись. Вот, значит, о каких «дедах» предупреждал незнакомец – о местной общине жрецов самого Сета, Бога, предпочитавшего оставаться в тенях даже теперь, когда трон занимала Его династия.

– К чему нам нужно быть готовыми? – спросил Нахт.

– Всё как всегда. Больше слушать, меньше говорить. Лучше даже вообще не говорить, пока не спросят. Они собирают многовековую мудрость по песчинкам, но редко когда желают делиться ею. Очень важно не упустить ни единого драгоценного слова, тщательно просеять сквозь разум и запомнить.

– Новые загадки и никакой ясности, – пробормотала Шепсет, грустно усмехнувшись, но Нахт услышал.

– Ты сама по себе загадка. Уверен, им тоже любопытно на тебя взглянуть.

– Совершенно точно, – кивнул Таа, – и на это – мой особый расчёт.

Щёки жрицы окрасились румянцем, а в глазах, как показалось меджаю, вспыхнул огонёк гнева или обиды. Конечно же, кому такое понравится, быть для других только диковинкой, непонятным инструментом, который и хочется использовать, и боязно.

Нахту хотелось как-то поддержать Шепсет, показать, что уж он-то воспринимает её иначе. Но он просто не знал, как это сделать. Взять её за руку показалось глупым, потому меджай молча подхватил чашу и залпом выпил прохладный напиток. Он не узнал, из каких тот был приготовлен фруктов и трав – вкус казался немного странным, кисловатый и вместе с тем пряный. «Ну, не отравят же нас здесь, в самом деле», – подумал меджай, да и поздно уже было спохватываться.

– А когда назначена встреча? – спросила Шепсет.

– Полагаю, что прямо этой ночью. Потому я советую вам как следует отдохнуть, – Таа лукаво усмехнулся, – а не тратить время и силы на попытки исследовать тайны чужой обители.

Это словно ознаменовало конец разговора – чати отпускал их. На пороге вырос молчаливый слуга, жестом пригласил воина и жрицу следовать за ним и препроводил их в другую часть дома. Нахту выделили место с воинами Таа, а Шепсет поручили заботам средних лет женщины, исполнявшей здесь роль хозяйки в отсутствие чати.

Меджай предпочёл бы не разделяться, да и жрица явно хотела с ним что-то обсудить с глазу на глаз, но беседу пришлось отложить. Они лишь успели обменяться понимающими взглядами, давая друг другу понять, что были здесь не одни.

Глава IV

1-й год правления Владыки

Рамсеса Хекамаатра-Сетепенамона

Шепсет

В обществе хозяйки дома – или домоправительницы, следившей за хозяйством, Шепсет так и не поняла – жрице было неловко. Та не вела себя враждебно, но и доброжелательности не проявляла, только сухую учтивость. Показала комнату на женской половине дома, где жили пара её родственниц, так же следивших за домом, и удалилась.

Шепсет обрадовалась, что пока что осталась одна, без чужих людей. С удовольствием она умылась из оставленной для неё чаши и съела немного фруктов и сыра. Потом растянулась на свободной лежанке, чтобы немного отдохнуть, но спохватилась – достала из сумки бережно завёрнутую алтарную статуэтку Беса, подаренную Садех. Поставив защитника у изголовья, жрица разложила перед ним несколько ломтиков фруктов и сыра и только после уже легла обратно.

Приятно было снова оказаться на твёрдой земле, да ещё и в уединении, а не покачиваться на волнах Итеру на переполненной людьми палубе. За окном в саду умиротворяюще шелестели плодовые деревья, и птицы выводили какую-то тихую мелодичную трель. Это успокаивало сердце, и в какой-то миг дремота настолько охватила сознание, что Шепсет показалось: выгляни она сейчас, увидит сад малого дворца, где Владыка предавался раздумьям в тишине послеобеденных часов. И она сможет прийти к нему, просто помолчать с ним о важном. А рядом будет Ветер, озорник, которого правитель частенько баловал лакомством или лаской. И всё это казалось таким реальным…

В следующий миг сердце кольнуло тревогой. Не сразу, но Шепсет поняла, что случилось: собака не вошла с ней в комнату, не сопела сейчас рядом. Это было так странно!

Девушка вскинулась, озираясь. Поняла, что уже настолько привыкла к присутствию своей странной спутницы, словно та была её неотъемлемой частью, вроде Ка[25]. Глупо, конечно, ведь это создание было совершенно самостоятельным. Но ведь не могла же собака просто взять и исчезнуть? Вместе они шли к некрополю, да и обратно вроде бы вернулись втроём.

– Хека? – тихо позвала Шепсет, оглядывая мягкий полумрак комнаты. Сквозь тонкие занавеси на окне пробивался солнечный свет, падая на устланный соломенными циновками пол причудливой сеткой. Бес всё так же загадочно улыбался у изголовья – тени падали на его лицо, оживляя. Девушка коснулась его, черпая в этом уверенность, потом поднялась и выглянула в сад. Снова позвала собаку, но той будто и след простыл. Было очень тихо, только шелестели деревья и пели птицы. Странно, но не доносилось ничьих разговоров.

Девушка выскользнула в коридор, надеясь столкнуться если не с хозяйкой, то хотя бы с кем-то из слуг. Но в доме будто не было ни души. И когда Шепсет, пройдя по коридору, вышла за порог, ей показалось, что даже сам город замер в ленивом послеполуденном мареве. Она совершенно не представляла, куда идти и у кого просить помощи. Хотелось найти Нахта – с ним всё было легче, – но он почему-то тоже покинул дом вместе с остальными. Или так ей только показалось?

Растерянно жрица сжала фаянсовый амулет – старого сглаженного временем шакала Инпу, подаренного ей старым бальзамировщиком, нанизанного на шнур из-под одного из амулетов Нахта. Медленно она пересекла порог, обошла вокруг дома, зовя собаку. Запоздало возникла мысль: с чего этому созданию вообще откликаться на имя, которое ей придумали только вчера? Да и не обязана ведь она была сопровождать Шепсет постоянно. Может статься, привела на нужное место да и скрылась. Или вовсе ушла по Ту Сторону.

От этой мысли стало тяжело и безумно одиноко, словно в груди образовалась рана и теперь саднила. Из Шепсет будто вынули кусочек, и она снова стала неполной, расколотой на части, лишённой ориентиров.

– Нахт!

Собственный голос прозвучал как-то жалобно, надтреснуто.

Её верный страж не отзывался. Сколько бы она отдала сейчас за это надёжное, заземляющее ощущение его присутствия… Девушка даже не ощущала себя частью окружающего пространства – как когда очнулась на столе бальзамировщика и не понимала, что с ней и где она.

Время застыло. Даже солнечная ладья не двигалась. Воздух приглушённо гудел