Память мёртвых на Весах Истины - Анна Александровна Сешт

Заговорщики считали Шепсет опасной – настолько опасной, чтобы пытаться уничтожить даже в посмертии. Немногие союзники полагали, что жрица – ключ к возвращению Маат и торжеству истины. Таким союзником был Таа, хотя его роль во всём этом меджай пока не понимал до конца. Ну а из защитников у Шепсет, за которой охотились теперь все гончие Пер-Аа, были только потусторонняя собака и молодой страж некрополя. Смешно даже как-то, вот только им было не до смеха.

Его мысли сделали круг и обратились к другой проблеме.

«– А как же обещание? Цена за помощь?

– У всего есть цена. И эту придёт время платить, просто чуть позже…»

Нет, Нахт не готов был думать ещё и о женщине, которую даже про себя давно уже не называл матерью. Мутнофрет ничего не делала просто так, никогда. Да и не верил меджай, что она решила что-то исправлять. Даже если так – слишком поздно. Когда она была нужна мальчишке, потерявшему отца, то не желала и вспоминать о своём прошлом. Она, Певица Амона, разве ж связала б жизнь с простым воином? Ошибку юности не держат подле себя. Мужчины и женщины, говорящие с Богами, оберегающие народ Кемет, стоят выше нужд одной маленькой семьи.

И что ей теперь от него понадобилось? И что понадобилось Таа, чтобы убеждать свою союзницу пойти наперекор её желаниям и отпустить меджая с Шепсет?

Пожалуй, слишком много мыслей на сегодня. Нахт резко покачал головой, словно от этого можно было как-то отряхнуться. Все эти вопросы без ответов чрезвычайно утомляли. Лучше уж сейчас воспользоваться передышкой и хоть немного отдохнуть, пока случай представился. Неизвестно же, как поздно пожелают встретиться «деды» и как долго будут вести разговоры.

Меджай расстелил походное покрывало в отведённом ему месте общей комнаты, немного в стороне от беседовавших между собой воинов Таа. Чуть поморщился, стараясь не шипеть от боли, когда задел плечо в попытке устроиться поудобнее. Но привычки взяли своё – стражи умели отдыхать в любое время, когда только выдавалась возможность. Вдруг твой дозор придётся в ночь, или случится неожиданное нападение – разумнее урвать любой шанс, потому что неизвестно, когда выдастся следующий.

Закинув здоровую руку за голову, Нахт прикрыл глаза, не прислушиваясь к равномерному гулу разговоров. Сон без сновидений окутал его почти сразу, несмотря на все тревоги.

* * *

Он не мог сказать, что точно его разбудило. Это не был ни громкий звук, ни чей-то голос. Просто что-то словно неуловимо изменилось вокруг него, в самом воздухе. Не инстинктивное предчувствие опасности, а просто очень яркая резкая перемена.

Нахт распахнул глаза. За окном царили густые сумерки, и комната была погружена в темноту, разгоняемую огнями пары светильников. Несколько мгновений он пытался понять, где находится и что сейчас происходит. Потом поднялся, наскоро приводя себя в порядок.

Воины Таа ушли, остались только двое, не считая самого Нахта. Они собирались в тишине и не зажигали больше светильников, словно по некоему негласному договору важно было сохранить эту хрупкую безмолвную темноту, крадущуюся на мягких лапах. Потом один из воинов кивнул Нахту, приглашая следовать за ними.

Вместе они вышли в сад, присоединившись к оставшемуся небольшому отряду чати. Никто не заговаривал с ним. В тишине слышались лишь звуки шагов и тихое звяканье оружия. Отряд влился в толпу. Озарённые факелами, движущиеся слитной безмолвной рекой, эти люди казались едиными. Ещё больше их примыкало с боковых улиц, вливаясь в общий поток, – куда больше, чем было поначалу, когда они только прибыли. Меджай не различал лиц, да это сейчас было и неважно.

Во тьме наступало время иных сил. В отблесках пламени факелов и алых искр светильников город оживал какой-то иной жизнью, словно приоткрывая свой истинный лик. Темнота ли скрадывала изъяны или в самом деле дома были обновлены, а сады, облачённые в покрывала ночи, ухожены? Нет, должно быть, показалось, да и толпа несла его всё дальше.

Взглядом Нахт искал Шепсет, искал хоть одно знакомое лицо, но его обступали местные. Изредка он видел то тут, то там воинов из вынужденно разделившегося отряда Таа. И, наверное, сам чати был где-то здесь же.

В какой-то миг он скорее почувствовал, чем увидел, – толпа вынесла его к Шепсет. Меджай быстро поравнялся с девушкой, чуть коснулся руки. Она была удивлена, но не напугана, и сама переплела пальцы с его. Стало спокойнее. Хека ступала рядом, и никто не обращал на неё внимания.

Откуда-то издалека впереди, точно шёпот волн, зазвучал тихий гул голосов и перезвон ритуальных инструментов. Местные подхватили песнь, кто как был горазд, и это казалось даже более жутким, чем общее молчание, пока Нахт не различил слова.

«Небеса ликуют, земля наполняется жизнью, Сет радуется. Небеса ликуют, земля наполняется жизнью, Сет радуется».

Ритм речитатива казался таким естественным, что мерно ложился в каждый шаг. В какой-то момент Нахт понял, что сам повторяет эти слова. А впереди звучала песнь, омывающая восприятие, словно чёрные воды ночной Итеру, убаюкивающая сомнения и все посторонние мысли. Древний гимн, которого он не слышал прежде.

«Это ведь самая настоящая ритуальная процессия», – вдруг понял Нахт, и всё встало на свои места.

В тот самый миг толпа миновала плодородные земли и вступила в некрополь.

Глава VI

1-й год правления Владыки

Рамсеса Хекамаатра-Сетепенамона

Шепсет

Небо распахнулось над ними звёздным шатром, бесконечным, как первозданные воды Нун. Впереди возвышалась пирамида Нубта, и сейчас она была огромной, величественной – куда больше, чем при свете дня. В танце алых огней она царила над всем в этом преломившемся пространстве.

В причудливой игре света и теней мастабы уже не казались полуобрушившимися, как и дома в городе больше не выглядели ветхими. Тропы под ногами были надёжными, как дороги в столице, петляя в лабиринте погребений. Теперь Шепсет особенно остро ощущала, что это место – обитаемо, что мёртвые – здесь, рядом. Живут, слышат, осязают, возможно даже соединяют свои призрачные шепчущие голоса с голосами живых в общем гимне.

Когда песнь достигла своего апогея на возвышенной ликующей ноте, процессия остановилась, и толпа рассредоточилась. Воцарилась торжественная тишина. Шепсет крепко сжала руку Нахта. Меджай казался живее прочих, живее даже, чем она сама, и более настоящим, чем любой здесь.

Девушка поняла,