Память мёртвых на Весах Истины - Анна Александровна Сешт

«Может быть, все ушли на какой-то ритуал? – подумала Шепсет, нерешительно ступив на узкую улочку. – Но почему тогда не позвали меня? Или это не для наших глаз? Но где же тогда Нахт?»

Звать меджая снова девушка не стала – слишком страшным сейчас было его молчание. Она побрела по улочке среди плотно жавшихся друг к другу домов с облупившимися стенами. Селение было каким-то тусклым, неухоженным, и только солнечное золото сглаживало впечатление. Шелест ветвей, пение птиц – вот и вся жизнь. На ум пришло одно слово – покинутый. Этот город выглядел покинутым, и Шепсет казалось: загляни она в чьё-то окно, так непременно увидит там нетронутое хозяйство, словно владельцы дома только-только вышли, побросав все свои дела.

Жрица подошла к чьему-то дому, приподнялась на цыпочках и заглянула внутрь… Её догадка подтвердилась. На невысоком столике в комнате остались чаша с фруктами, лепёшки и сыр, а ещё несколько чаш поменьше, которые словно оставили в спешке, посередине разговора. Но может быть, это только в одном доме так?

Следующий дом оказался небольшой ткацкой мастерской, где на вертикальном станке застыли брошенные нити и недоделанный отрез льна. И куда бы ни заглянула Шепсет – она не встретила ни единой живой души.

А потом в тени между домами, дальше по улице, мелькнул собачий силуэт. Жрица обрадовалась, подтянула полы калазириса[26] повыше, чтобы не мешал ходьбе, и ускорила шаг. Хоть кто-то живой, кроме невидимых поющих птиц! Даже если это окажется не Хека, всяко лучше, чем бродить по странному поселению, которое словно вымерло, притом внезапно.

Но собака не спешила показываться на глаза – мелькала смутной тенью. То показывался скрученный хвост, то худощавая лапа. Как Шепсет ни спешила – она всё никак не могла угнаться.

Городок неожиданно кончился, как ножом отрезали. Впереди простирались небольшие квадраты полей, разделённых оросительными каналами. К границе зелени вплотную подступала каменистая пустыня и уже знакомый некрополь, над которым высилась тёмная пирамида о четырёх ступенях.

В паре десятков шагов, на фоне пирамиды, Шепсет разглядела пса, за которым шла всё это время. Зверь обернулся к ней. Худощавый, с тёмно-рыжей шерстью и острой мордой, он был похож на шакала и даже немного – на гиену. Шерсть на холке и по груди росла гуще, длиннее, словно грива. Уши, стоявшие торчком, были срезаны по верхнему краю, а может, с самого начала имели такую форму.

Странный пёс приблизился, бесшумно ступая, пока не остановился в нескольких шагах. Чуть склонив голову набок, он изучал девушку. Показалось или его карие глаза блеснули алым всполохом?

Вот тогда Шепсет поняла, кого напоминал ей этот зверь, – изображения Сета с его странной головой, собачьей, но не такой, как у Инпу и её Богини. И, подобно Хека, этот пёс не был просто псом. Его глазами на мир – и на неё, Шепсет, – смотрело древнее Божество.

Солнечный свет вызолотил его шерсть. Дохнула зноем Дешрет за его спиной. Силуэт пирамиды за ним стал казаться выпуклым на фоне воздуха, словно старинный рельеф.

Жрица поклонилась в знак приветствия – это сейчас казалось самым правильным.

– Я – гостья здесь. Надеюсь, что званая. Прости, если вторглась, куда не следовало.

Пёс коротко вильнул хвостом, потом посмотрел куда-то ей за спину долго, тяжело, пристально. Шепсет стало не по себе, и всё же она нерешительно обернулась.

На самой границе поселения стояла Хека. Она всё-таки отозвалась, пришла за девушкой! Жрица окликнула её, но собака не подошла – смотрела на зверя Сета, глаза в глаза. Между ними словно состоялась безмолвная беседа, и Шепсет чувствовала – это было невероятно важно.

За спиной Хека показались люди.

Нет – не люди.

Шепсет похолодела. Слепые безликие воины – как те, из её видения, что разрушили храм Инпут. Они принесли сети и накинули на Хека. Но почему-то священная псица не сопротивлялась, словно силы неожиданно оставили её.

В груди стало тесно, больно. Воздуха не хватало. Жрица вскрикнула, бросилась вперёд, на помощь своей защитнице. Сети плотно скручивали, пеленали Хека, и силы уходили из рук и ног, пока сама Шепсет уже не упала бессильно на колени, хватая ртом воздух, будто её ударили под дых. В какой-то миг она обернулась, посмотрела на зверя Сета. Это вершилось с его одобрения или он просто показывал ей, как всё могло случиться?.. Перед глазами потемнело. Силуэты воинов окончательно заслонили собаку, запелёнывая, и мир вокруг жрицы терял очертания. Шепсет погружалась в первозданную тьму, которую слишком хорошо знала. И больше некому было вывести её оттуда…

А потом она проснулась. Что-то сдавливало грудь, и она хотела скинуть с себя тяжесть, чтобы наконец вздохнуть. Но тяжесть оказалась не сетью пленивших её воинов из кошмара, а мордой собаки, уютно свернувшейся рядом с Шепсет и даже поверх неё.

Девушка всхлипнула от облегчения, обняла псицу, зарываясь пальцами в мягкую тёмную шерсть. Она не была одна, и город вовсе не вымер, хотя ощущение собственной близящейся смерти было слишком близким, слишком реальным.

В тот миг она поняла, о чём предупредил её сам Сет насланным кошмаром. Её новое существование по эту сторону было как-то связано с Хека. И если с собакой, вестницей Инпут, что-то случится – Шепсет несдобровать.

Мысль, вспыхнувшая внутри, была простой и страшной.

Её существование было одолжено у Богов. Она не была жива по-настоящему.

Глава V

1-й год правления Владыки

Рамсеса Хекамаатра-Сетепенамона

Нахт

Воины Таа относились к меджаю уважительно, но чувствовалось, что в свой круг его не принимают. Нахт не обижался – понимал почему. Эти люди полагались друг на друга, зависели друг от друга в своей миссии – защищать чати. Так были сплочены между собой воины гарнизона или даже отдельные отряды стражей некрополя. Особое чувство братства, когда все прочие не совсем чужаки, но всё же не относятся прямо-таки к «своим». Вот и он здесь своим не был.

Оказаться вдали от всего привычного было неуютно. Ему и сравнить-то было особенно не с чем, ну разве что когда он приезжал на восточный берег, где старался не появляться. Но теперь получалось, он покинул дом и всё, что знал с детства. Течение событий захватило его, словно тростниковую лодку, и несло по бурным порогам. И сам он чувствовал себя не настолько искусным кормчим, чтобы справиться