Основы человечности. Работа над ошибками - Екатерина Владимировна Шашкова

Дети! Какие же они все ещё дети!

Даже если понимают, что их откровенно используют, всё равно не могут решиться отказать взрослому. А этот взрослый вертит ими как хочет, давит авторитетом, вытягивает все силы — во всех смыслах. Ну и кто он после этого?

— Тимур Игоревич, сделайте лицо попроще, а то они что-нибудь заподозрят, — шепнула Ксюша.

— Не могу, — вздохнул Тимур. — Не получается.

Людвиг с Ингой, кажется, вовсе не заметили их перешёптываний, они просто стояли и сочувственно смотрели друг на друга. И, кстати, зря Тимур стеснялся: топик действительно закрывал всё, что нужно было скрыть от посторонних глаз, а под юбку Людвиг либо не полез, либо уже вернул всё на место. Но смотреть, как чёрные линии змеятся по бледной девичьей коже, было больно.

Нет, если бы Инга сама, добровольно приняла решение сделать татуировки и подождала с воплощением до совершеннолетия, все претензии моментально исчезли бы. Это её личное дело, и уж точно не Тимуру её осуждать.

Но она не хотела. Она стеснялась. Она не выбирала такую жизнь! Даже если Гаврилов действительно соблаговолил поинтересоваться мнением дочери — все знают, что на его вопрос мог быть только один вариант ответа.

— Почему ты не отказалась?! — спросила Ксюша, снова опередив Тимура (или просто озвучив его мысли). — Почему? Если ты говоришь, что он всегда спрашивал разрешения, что всё было добровольно, — то почему ты вообще на такое согласилась?

Инга пожала плечами. Не потому, что не знала. Знала, конечно. Просто не была уверена, стоит ли озвучивать причину.

— Я боялась, что он меня выгонит, — наконец созналась она. — Если я откажусь, если перестану быть полезной, то зачем я ему вообще?

— Да как можно выгнать собственного ребёнка?! — не сдержался Тимур.

Инга вместо ответа почему-то обернулась на Людвига. А Людвиг — посмотрел на её поясницу. Обвёл пальцем один из фрагментов татуировки, а потом легонько подтолкнул девочку вперёд и велел:

— Скажи им. Сама же хотела, чтобы никаких секретов.

— А я думала, заметишь ты или нет.

— Я заметил. Но сказать ты должна сама.

— Ладно… — Инга зябко обхватила себя за плечи, хотя в комнате было тепло, даже жарковато. Или просто Тимур до сих пор не снял тёплый свитер. — Я на самом деле не его ребёнок. Мы даже не родня. Я приёмная.

— О-о-о, — многозначительно протянула Ксюша.

Тимур не сказал ничего, потому что на язык лезли исключительно слова, которые в присутствии детей говорить нельзя. Даже если эти дети сами иногда изъясняются теми же словами.

— Меня удочерили совсем маленькой и всем всегда говорили, что я родная. Но мне рассказали правду довольно рано. Папа очень просил никому не говорить, даже на всякий случай заклинание сдерживающее наложил, чтобы я нечаянно не проболталась. Простенькое, я его быстро взломала. Думала, он меня либо похвалит за хорошую работу, либо отругает за самоуправство, но он, кажется, даже не заметил. Он вообще не слишком часто обращает на меня внимание. Это логично: ему нужен был не ребёнок, а сосуд для магии.

— Он так и сказал? — Тимур никак не мог справиться с эмоциями, из-за чего говорил резче, чем обычно.

Он даже кота не заводил, потому что всегда считал, что не сможет уделять ему достаточно внимания, а кто-то детей заводит ради дополнительного магического резерва. С ума сойти!

Впрочем, ничего нового: Людвига Гаврилов тоже не из-за внезапно вспыхнувшей отцовской любви из Германии притащил. А уж про ситуацию с Ксюшей и говорить нечего.

— Он всегда выражался мягче. Говорил, что ему нужен помощник. Поддержка и опора. Наследник и ученик. Правая рука.

— Короче, новая батарейка, — буркнул Людвиг.

Инга кивнула.

— А как же твоя мама? — удивилась Ксюша. — Ты ведь и её дочь тоже. Пусть приёмная, но всё равно член семьи!

— Маме наплевать. Я никогда не была её дочерью, она никогда не относилась ко мне как к дочери. Я на неё даже не похожа. Она и родных-то детей никогда не хотела, это же лишние хлопоты, траты и перерыв в карьере. Она была против идеи с татуировками, но только потому, что это неэстетично и посторонние могут заметить. Не знаю, как папа её переупрямил. Но в целом — ей наплевать. На меня, в принципе, всем наплевать.

— Ясно, — сказала Ксюша. А потом вдруг стремительно подбежала к Инге, обняла её и торопливо зашептала: — Мне не наплевать! И я верю, что никому здесь на тебя не наплевать. Ты не батарейка, не вещь, ты личность. И хватит притворяться, будто у тебя нет собственного мнения. Скажи всем, что на самом деле думаешь! Покажи им всем!

— Что? — тихо спросила Инга.

— Что хочешь! Давай тебе тоже волосы покрасим? Или пирсинг какой-нибудь бахнем!

— Не хочу пирсинг, мне не нравится.

— А что нравится?

Несмотря на год разницы, девочки были почти одного роста, а Ксюша — резкая, импульсивная — иногда казалась даже младше более серьёзной подруги. Но иногда сквозь всю её хаотичность проглядывало что-то неожиданно взрослое.

Вот и сейчас она обхватила Ингу за плечи, чуть ли не силой заставила смотреть себе в глаза и с нажимом повторила:

— Что тебе нравится? Прямо сейчас назови одну вещь, которую ты хочешь сделать или попробовать. Если стесняешься, на ухо мне скажи. Или вообще напиши на бумажке и никому не показывай. Но сама для себя реши: чего ты хочешь?

— Я видела, как некоторые клеят на лицо такие звёздочки блестящие. Или просто блёстками мажут. Очень здорово смотрится. Но мне, наверное, не пойдёт, у меня щёки и очки…

— Не попробуешь — не узнаешь! Так, ясно, завтра сразу после школы идём покупать глиттер и мазаться.

— И пить кофе с мороженым, — робко добавила Инга.

— Любишь кофе с мороженым?

— Никогда не пробовала. То есть мороженое, конечно, пробовала, а вот кофе — вообще никогда.

— Ни разу? Как так?

— Мама всегда говорит, что кофе детям нельзя. Вот мне и не разрешают. Но мне так запах нравится! И почему-то кажется, с мороженым должно быть очень вкусно. А даже если и нет — я ведь могу хотя бы попробовать?

— Одну порцию можно. Разрешаю на