Основы человечности. Работа над ошибками - Екатерина Владимировна Шашкова

— Почему мне-то? — удивился Тимур. Он не был против и с удовольствием снова полюбовался бы на Буранова в луже, но всё же…

— Потому что у меня почту давно отключили, я же туда шестнадцать лет не заходил. Пытался на днях с твоего компа восстановить или новую завести, но теперь везде нужен номер телефона, а у меня ни телефона, ни номера. В общем, когда разберусь с техникой — тогда мне и перешлёшь.

— Залью в облако и кину ссылку, — кивнула Инга. А потом зачем-то взяла со столика пустой стакан из-под молока, рассеянно повертела его в руках и поставила обратно. И тихо произнесла: — Я должна была сделать это раньше.

— Что именно? — не понял Тимур.

— Дать отпор Буранову. Не обязательно снимать видео или ещё как-то ему вредить. Могла бы просто не поддаваться на его провокации. Не позволять командовать мной. Я не должна была выполнять его приказы. Не должна была делать гадости другим людям. Вам.

— Но ты подбросила фотки. — Это не было вопросом, но Инга снова кивнула.

— Он мне их прислал, велел распечатать и подкинуть. Если что — поймали бы меня, а не его. Да у него и принтера нет. Я попыталась отказаться, но он сказал, что у него ведь есть и другие фото. Мои. И он не постесняется всем их показать. И я… ну… поступила как последняя дура. Как идиотка неблагодарная. Я же знала, что этим подставляю и вас, и Ксюху, что так нельзя, что вы меня возненавидите, но всё равно…

— Ты испугалась, — развёл руками Тимур. — Это нормально, все иногда боятся.

Он даже не злился. Ну а на что тут злиться? Да, сделала глупость. Но, во-первых, не по собственному желанию, а по принуждению, а во-вторых, никто ведь не умер, и мир не рухнул. В следующий раз будет думать, прежде чем делать.

Возможно.

Если станет хоть чуточку увереннее в себе.

— Да, я трусиха, но… — Инга упрямо сжала кулаки. — Я просто не понимаю, почему в тот момент я испугалась, а сегодня — нет. То есть я и сегодня боялась, но ведь смогла же взять себя в руки и сделать хоть что-то. Пусть не идеально, отдельные моменты не додумала, но ведь смогла же! А в тот раз — не смогла. Тогда, когда надо было защитить вас, я и пальцем не пошевелила. Но ведь вы важнее, чем я!

— Почему это? — искренне удивился Людвиг. — Я, конечно, этого очкарика очень люблю, но, поверь, жертвовать собой и принижать себя ради другого человека — так себе идея.

Тимур едва не рассмеялся. Слова Людвига звучали так правильно и логично… если не знать, что он сам то и дело приносил себя в жертву, помогая другим. Как он спасал Тимура, как отдавал все силы ради отцовских амбиций — и никогда ничего не просил взамен.

— Ты прав, но… Нет! — Инга помотала головой. — Я знаю, что сделала ошибку. Знаю, что поступила отвратительно. Я не должна была… Когда я кинула в почтовый ящик эти распечатки, мне вдруг стало так больно. Как будто я что-то ужасное сделала, как будто человека убила. Или часть себя выкинула и растоптала. Хотя я ведь и до этого знала, что делаю плохую вещь, но тут вдруг… осознала, что ли. Прочувствовала. А сейчас у меня ощущение, что я всё сделала правильно, но поздно. Слишком поздно. Ведь мои прошлые поступки уже не отменить.

— Знаешь, почему Герасим не мог уйти от барыни, пока не утопил Муму? — спросил Тимур.

— Потому что… — Инга явно не поняла, при чём здесь Герасим, но лицо у неё сразу стало как на уроке. Она старательно пыталась вспомнить правильный ответ, или прикинуть, какой ответ может сейчас считаться правильным, но не могла. — Потому что он был послушный? Хотя нет, тогда бы он вообще не ушёл… Нет, простите, я не помню.

— И я не помню, я вообще рассказ по диагонали пролистал, — сознался Тимур. — Но потом случайно прочитал в одной статье, что до этого поступка Герасим не мог переступить через себя, а когда утопил — то смог. Потому что терять стало уже нечего. Он лишился самого дорогого, что у него было, и только в этот момент смог осознать, чего он на самом деле хочет. Понимаешь?

Инга, кажется, понимала.

— Я просто хотела, чтобы со мной кто-нибудь дружил, — прошептала она. — Чтобы не приходилось притворяться, подстраиваться; чтобы со мной общались не потому, что я списывать даю, не потому, что я полезная, а потому, что я — это я. И я думала, что если Буранов всем покажет мои фото, то надо мной будут смеяться, и задавать дурацкие вопросы, а я не знаю, что на них ответить. И ещё мама с папой расстроятся, но это не так важно, я и без того вечно их разочаровываю. Больше всего я боялась, что со мной никто не будет дружить. Но… со мной ведь никто, кроме Ксюхи, и не дружил. А её я сама обманула. То есть… типа сама утопила нашу дружбу, как Герасим — Муму?

Тимур подумал, что Инга сейчас опять заплачет, но нет, обошлось. И хорошо, если действительно обошлось, а не законсервировалось внутри болезненным невыплаканным комком.

— Расскажи ей всё, — посоветовал он. — Она простит.

— Она меня убьёт!

— Это вряд ли. Поворчит для вида — это да, непременно. Но в итоге точно простит.

Людвиг уверенно кивнул. В разговор он не вмешивался, но всем своим видом показывал, что с мнением Тимура согласен. В кои-то веки!

— Она спросит, что было на тех фотках, которыми Буранов меня шантажировал, — не сдавалась Инга. — Я же знаю, она любопытная и точно спросит.

— Она любопытная, но умеет хранить тайны.

— Не такие тайны. То есть хранить-то она умеет, но некоторые вещи ей лучше просто не знать. Она… мне кажется, она не поймёт.

Да что же там такое? Эротическая фотосессия в школьной раздевалке? Ритуальное сожжение хомяка? Любовная переписка?

— А мне скажешь? — осторожно спросил Тимур. — Я не настаиваю. Просто… теоретически.

— Даже покажу. Вам обоим, — вздохнула Инга, вытаскивая телефон. Все дружно придвинулись ближе, даже дымчатые