Знаток: Узы Пекла - Герман Михайлович Шендеров

– И мы с тобой, сынку, тоже до мамки пойдем, – непривычно ласковым голосом сказал Сухощавый еще спящему Егорке: тот пошевелился во сне, что-то угукнул.

– Дядька Мирон! – позвал Максимка.

– Чаго хотел?

– А мне-то чаго зараз делать? Куды мне?

– Наставник твой на киче? – деловито уточнил киловяз.

– Ага.

– Ну вот и будешь моим учеником, покуль его нет. Пошли!

Удобнее перехватив спасенного ребенка, киловяз направился в сторону Задорья. Встающее из-за горизонта солнце ярко освещало сожженную деревню.

Исповедь

Когда дверь за надзирателем захлопнулась, отсекая Демьяна от воли, на него не обратили особого внимания. В узком пространстве камеры каждый был озабочен своей бедой. Нары стояли в три яруса. На нескольких все еще спали, несмотря на утро. Проникавший из узкого решетчатого оконца свет едва разгонял дым от чадящих папирос. Воздух был спертый, с крепком душком ношеных портянок. Кто-то кашлял без остановки, стелились по камере невнятные шепотки. Шлепавшие картами по столу трое блатарей едва заметно зыркнули на вошедшего и вернулись к игре.

– Доброй ранницы! – по-армейски зычно гаркнул Демьян, перехватывая поудобнее выданный надзирателем матрас.

– Тише будь! – зашикали на него из-за стола. – Люди спят! Подь сюды!

Демьян пробрался к столу между шконками, бросил взгляд на карты: блатари играли в секу. Исходили паром кружки с темным, как смола, чифиром. Демьян почти кожей ощутил, как его осторожно изучают, ощупывают мажущими взглядами густую бороду, рубаху-лянку и старые, залатанные штаны. В ответ Демьян – бесхитростно и прямо – разглядывал блатарей.

– Матрас на ту шконку кидай, – обозначился сразу главный: тощий старикашка, похожий на палявика, кабы того с ног до головы искололи синюшными партаками. Худой, как палка, голый по пояс, с по-обезьяньи подвижными чертами лица. Из-под дергающихся губ то и дело поблескивала золотом фикса. – Ты шо, чьих будешь, хлопче?

– Тутошний я, мужик по жизни, – буркнул зна́ток, избавляясь от ноши. – С Задорья буду. А звать Демьян Рыгорыч Климов.

– Давай уж фамильничать не станем пока шо. Демой будем кликать, покуда погоняло в зубы не получишь, тем паче ты мне в сынки годишься, – старый вор наметанным взглядом определил, что никакой Демьян не дед, а еще вполне себе молодой мужик. – Я Фикса, будем знакомы. Ты покуль не садись, Дема, сказывай значалу, чаго натворил? Статья якая?

Зна́ток назвал статью. Сидевший рядом мелкий суетливый блатной присвистнул, между делом ловко тасуя замусоленные карты-стиры:

– Слышь, Фикса, сколь мотаюсь – ни разу такого не слыхал! Шо за статья такая у фраера?

– Погодь, Егоза, дай угадаю, – Фикса многозначительно зажмурился, будто перебирая в памяти весь Уголовный кодекс. – Чагой-то с религией связано, да, Дема?

– Точно. Нарушение законодательства о религиозных культах.

– Дык у нас же ж свобода вероисповедания! Как там в 52-й статье Конституции? Гражданам СССР гарантируется свобода совести… Темнишь ты, хлопче, не могли тебе за такое у каталажку упечь.

– Дык я взносы не платил, пять рублев в месяц – за то и упекли. Но это пока шо, мной КГБ занимается. Предлог у них такой. Дале не знаю чаго буде…

– Ох ты ж, якой гусь к нам в хату залетел! КГБ, религия! Ты митрополит, шо ль? – хохотнул третий вор – мощный, как трактор, с бычьей шеей и лицом, похожим на видавшую виды мясницкую колоду. Демьян на всякий случай занял позицию подальше от местного представителя «власти исполнительной».

– Ша, Каштан, не пужай хлопца! – шикнул на «быка» Фикса. – Не вишь разве – человек срока не отбывал, шуток наших не курил. Ты, Дема, присаживайся, побалакаем с тобой. Я на раздаче! В секу партеечку, а?

Он зашуршал колодой и хлопнул по скамье. Каштан и Егоза подвинулись, освобождая место; Демьяну сразу налили кружку густой жижи, сунули папиросу.

– Куришь? Махорку-то, небось, отобрали?

– Чужого не беру. И чифир не пью.

– Да то разве чифир? Это так, чаек! Курево бери – от души угощаю, браток!

Демьян закурил папиросу, ловко смяв в пальцах бумажную гильзу. Фикса все тянул свою фальшиво-доброжелательную лыбу, аж уголки рта подергивались. Раздал карты: от внимания Демьяна не ускользнуло, что раздают из какой-то другой колоды, да еще и на четверых, то есть и на него.

– Ты уж не обессудь за недоверие, но люди разные бывают, сам знаешь. Бывает такой фармазон заедет на словах, а на деле он – пыль и вша! Иль вообще бабе сикель целовал… А вдруг ты обманываешь нас, честных людей? Зараз прогон по крытке пустим через дорогу, у людей поинтересуемся, кто ты да что ты, а там уж спрос с тебя двойной буде, коль где обманул. Ну так шо ты, не утаил ничего?

Демьян пожал плечами. Ему особо скрывать было нечего.

– Не поп я. Зна́ток… знахарь с деревни. Скотину врачую, людям кости правлю. Чаго КГБ с меня надо – сам того не ведаю.

– Знахарь? О, знахарь – гэта ладно, а то у меня третий день спину ломит. А сам по нации кто? Раз местный, то белорус, выходит?

– Ага. Выходит, так.

– А откуль?

– С-под Минска.

– О, зема, значит! То-то я по говору родную душу услыхал. Я сам-то с Барановичей буду. Не поверишь – скольки тута чалюсь, второй месяц, а своих раз-два и обчелся; ну разве шо обиженные есть, а я от того огорчаюсь сильно, западло им руку жать. Минских на другую крытку отправляют, а у нас тут сплошняком все подряд, да с Киева народу много; вона, Каштан вообще немец поволжский. Фрицем бы звали, да он дерется враз, дурная морда, – Каштан при этих словах насупился и почесал разбитые кулаки. – Интернационал, короче! Ну так чаго ты, в картишки перекинемся разок? Банкует пусть Егоза, в тридцать шесть карт играем.

Тот уже вовсю шелестел колодою; карты так и мелькали в руках, ловкие пальцы успевали гладить каждую, точно гречу перебирали.

«Ага, а это у нас, значит, шулер!» – догадался зна́ток. Он послушно протянул руку к раздаче, понимая, что отвязаться не выйдет. За проигрыш он не переживал – все знатки в азартных играх удачу имеют. А вот вкрадчивый голос Фиксы, ухмылка Егозы, тупой и внимательный – как дуло берданки – взгляд Каштана ему решительно не нравились. Чуялся во всем какой-то гаденький подвох.

– А интерес какой? – осторожно спросил Демьян.

– О, так ты игрок! Интерес на кону – пачка та-

баку. Взамен… Ну шо с тебя взять? Рубаха мне твоя нравится, справная. Вот ее и отдашь. А коль не всадишь – я табе яшчэ