Фернандо Магеллан. Том 1 - Игорь Валерьевич Ноздрин

– В Альпах путешественники зарываются в снег с собаками, – вспомнил итальянец.

Втроем они выползли из-под лодки, отправились подбирать разбросанные по острову обезглавленные тушки пингвинов. Через несколько минут к ним присоединился окоченевший в одиночестве Хинес. Подгоняемые холодным ветром, насквозь пронизывающим мокрую одежду, моряки сложили птиц в кучу рядом с лодкой, приступили к строительству убежища. Стены рушились, сползали вниз. Люди настойчиво возводили их заново, крепили сучьями, подпирали камнями. Работа немного согрела, успокоила.

Море заштормило. Сильные шквалы перешли в крепкий устойчивый ветер. Двухметровые волны громоздились друг на друга, пена ложилась полосами на воду. Корабли исчезли с горизонта. Стаи пингвинов жались к утесам, прятались в тихие места. Волнообразно переваливаясь телом по усыпанной галькой земле, тюлени отползли от ревущей воды. Небо опустело, птицы скрылись в гнездах.

Моряки залезли в нору, завалили птицами вход, прижались друг у другу. За работой одежда подсохла, но осталась сырой, противно холодила тело. Дыханием чуть-чуть согрели вонявшее жиром и кровью убежище. Все понимали: главные неприятности ждут впереди, когда ночью температура воздуха резко понизится.

От порыва ветра пещера рухнула, придавила полусонных моряков, превратилась в бесформенную кучу убитых птиц. Матросы не стали заново отстраивать укрытие – сил больше не было. Они глубже зарылись в кучу пингвинов, забылись дремотным сном.

Всю ночь бушевал шторм. Люди просыпались от холода, прислушивались к грохоту валов, надеялись уловить признаки улучшения погоды. Спасение зависело от моря, но океан не утихал.

На следующее утро флотилия вернулась к земле, и хотя волнение не стихло, шлюпка направилась к берегу. Дюжина матросов подплыла к месту, где вчера оставили товарищей. Смельчаки оседлали волну, выбросились на скользкую гальку, выскочили из лодки, подхватили ее, побежали от накатывающегося вала.

Перевернутая флагманская шлюпка оказалась пустой. Испанцы кричали, звали друзей, искали трупы. Случайно вспомнили, что когда покидали остров, «гуси» беспорядочно валялись там, где их догнали охотники, а теперь собраны в кучу. Офицер приказал не трогать птиц, из-за волн их не перевезти на корабль. Матросы не послушали командира, начали растаскивать кучу и наткнулись на окоченевшие ноги Хинеса. Полумертвых товарищей бережно завернули в меховые плащи, положили на дно шлюпки. Лодку спустили к воде, переждали, когда вал обрушится на песок, и побежали догонять убегавшую волну, чтобы до нового вала успеть отплыть от берега.

На «Тринидаде» Моралес растер замерзших спиртом и горячим салом, напоил подогретым вином, уложил в постель. Радостная весть облетела корабли. Вашко Гальего плакал, благодарил Мадонну за спасение сына. Адмирал приобрел надежных сторонников.

Глава XXXIV

В бухте Великих трудов

Преследуемые штормами каравеллы спускались на юг вдоль аргентинского побережья к заливу Сан-Хорхе, где на глобусе Иоганна Шенера красовалось белое пятно. Неделя непрерывной борьбы со стихией измотала моряков, появились болезни. Вахтенные стыли на ветру, бредили в жару, стонали, отхаркивали кровью. Офицеры с трудом загоняли матросов на мачты ставить и убирать паруса. Авралы следовали один за другим. По ночам на такелаже нарастал лед, резал руки морякам. Днем серебристые прозрачные льдинки таяли на солнце, плакали солеными слезами. Под воздействием влаги на парусах образовалась цвель, черные пятна обезобразили серые полотна. От частого употребления печей закоптились улавливающие дым гроты, собиравшие клубы во вздутых «пузах». Грязная сырая одежда воняла потом и гнилью. В минуты затишья ее нанизывали на канаты, опускали за корму и так стирали в течение дня. Затем развешивали на ветру, чтоб замерзли кусачие блохи, остававшиеся живыми даже после купания. О собственном мытье матросы забыли. Пресной воды хватало в избытке, но ее давали для питья и приготовления пищи. Наиболее чистоплотные моряки раз в день поднимали на палубу ведро забортной воды, растирали руки и лица. Свободные от вахты матросы сидели в кубрике с теплым воздухом. Курение еще не распространилось по Европе, Мастера Ганса гнали с табаком наверх.

Матросы рьяно искали бухту для зимней стоянки, не доверяли офицерам, подозревали их в корыстных замыслах. Вахтенные днем и ночью не отрывали глаз от берегов, высматривали щель между утесов. Земля уходила на запад, резко возвращалась на восток, лишала надежды найти пролив. После сорок пятого градуса суша повернула к Южному морю, правда, не так круто, как в северных заливах, но достаточно глубоко, чтобы предположить наличие прохода у сорок седьмого градуса южной широты.

Двое суток напряженной работы опровергли гипотезу Иоганна Шенера, на картах появилось точное изображение просторного залива Сан-Хорхе, открытого ветрам и волнам Атлантики, совсем непригодного для зимовки. Опять выбирались на восток острыми курсами против дыхания океана. Опять повернули на юг, пошли вдоль берега с мечтою скорее найти хоть какое-нибудь временное укрытие от непогоды, переждать непрерывные штормы.

В середине марта наткнулись на реку с узкой бухтой (эстуарий Рио-Десеадо) близ сорок восьмого градуса у мыса Пунта-Мендоса и застряли в ней на неделю. Командующему не нравилась открытая гавань, с пустынными берегами и предательским дном с камнями и отмелями. Вынужденное бездействие накануне холодов раздражало команды. В ожидании хорошей погоды моряки чинили корабли, приводили в порядок паруса, перетягивали такелаж, конопатили щели. Заготовители выезжали на берег, собирали хворост, охотились на «гусей», ловили рыбу. Волнение гнало рыбу в глубь реки, сети оставались пустыми, лодки с хворостом заливало водой, пингвины редко заплывали в бухту. Это усиливало стремление Магеллана выбраться из эстуария, поискать надежную стоянку.

* * *

– Завтра можете переехать на «Консепсьон», – сообщил инспектору вернувшийся от адмирала казначей.

– Как вам это удалось? – спросил Картахена, потирая красные тонкие пальцы над жаровней с углем.

– Очень просто, – пояснил Мендоса, – пожаловался, будто вы надоели мне.

– А он?

Инспектор подул на головешки, отчего они пожелтели, вспыхнули прозрачным розоватым пламенем.

– И виду не подал, а сам от радости чуть не подпрыгнул со стула. Сколько, говорю, можно терпеть аристократа? Занял каюту, пьянствует, насмехается надо мной… – казначей злорадно улыбнулся, довольный случаем выказать накопившееся раздражение. – Бьет моих слуг, сквернословит, богохульствует, тупеет от безделья…

– Забываетесь, – нахмурился Картахена. – Зачем это говорить?

– Вы хотели, чтобы я сказал: желает посоветоваться с капитаном о вашем смещении, подчинить себе корабль? Или вы думаете, сеньор Магеллан поверил бы в вашу бескорыстную дружбу с Кесадой?

– Можно было иначе, не умаляя моего достоинства.

– Смешно в вашем положении думать о мелочах, – съязвил Мендоса.

– Ваше лучше? – повысил голос инспектор.

– У меня нет нужды проситься из собственной каюты на другой корабль. – Мендоса по-хозяйски оглядел стены, небрежно застеленную постель, сгорбившегося над жаровней племянника Фонсеки в помятой грязной одежде. – Завтра я засну один и перестану просыпаться по ночам от вашего