Тума - Захар Прилепин

Женщина в белой полотняной рубахе и круглом уборе на голове, украшенном монетами, сменив убитого ногая, встала во весь рост и хлестала кнутом вола, объезжая валяющиеся на пути разбитые юрты.

На Степана нёсся конный ногаец.

Степан видел приплюснутый его нос, редкую бороду, оттопыренные уши, медное, скуластое, в крупных порах, лицо. Ударил пятками коня, рванулся навстречу, угадав наверняка, как именно убьёт его.

Но до того, как то случилось, увидел: летевший Аляной всадил пику в гнавшую вола бабу с такой силой, что, сияя монетами, с ястребиной скоростью, головной убор её взвился вверх. Саму же ногайку удар снёс на спины её волам. Пронзённая пикой, она застряла меж воловьих спин ногами вверх. Белая рубаха задралась, оголив проткнутое тело.

…Тимофей Разин не заметил, кто и как покалечил его коня. Должно быть, то был пеший, сбитый с лошади, ногай.

…очнулся, придавленный конём, слыша его жалобное обречённое ржание.

Оседала сухая клубящаяся муть. Стрекотали насекомые. Подпрыгивали, тут же исчезая в поднятой пыли, кузнечики.

Падая, Тимофей ударился головой, свезя со лба и с виска длинный клок размахрившейся, кровоточащей кожи. Шапка его слетела.

Потрогал голову – липко. Облапил себя пятернёю, вминая пальцы, но пролома не нашёл.

Лёжа покачался, как бы переворачиваясь из стороны в сторону, чтобы понять, сломана ли спина. Нет, и спину не поуродовал.

Его жеребец не переставал ржать, порываясь подняться. При судорожных перекатываниях жеребца боль била Тимофею в самое закипающее мукой темя.

Достал нож и глубоко воткнул в землю, насколько мог далеко.

Дождавшись, когда конь ещё раз попытался вскинуться, потянул себя, выволакивая ногу. Получилось с первого же раза.

Сел, отмахивая лезшую в лицо пыль.

…жуткая рана от меча разворотила его жеребцу парящую утробу до самых рёбер.

…были слышны лязгающий грохот побоища, топот скота, блеянье, мычанье, перекрик казаков: «Исус! Исус!», непрестанные визги ногайских детей.

Поняв на слух немалое расстояние до происходящего, Тимофей перестал о том думать.

Оглядел, торопливо трогая, свою ногу, ища перелом, торчащую кость, вывих.

Завалившись набок, вырвал из земли нож. Перевернулся ближе к своему жеребцу, к самой его голове с ещё трепещущим ухом, и, сжав зубы, одним махом поперечно вспорол ему мягкую шею.

Ещё немного полежал, глядя, как хлещет кровь. Приник к лошадиной шее, пригубил. Отёр лицо рукавом.

Жеребец задрожал ногами, догоняя свою смерть.

…вытер о гриву нож и, не глядя, убрал.

Проверил, на месте ли пистоли.

Достал саблю из ножен и, воткнув её в землю, упёршись, стал на колено.

Некоторое время стоял так, глядя на тронутый красным смятый ковыль. Рванулся и, прорычав, поднялся во весь рост.

Левая нога едва слушалась, но тянуть её за собой оказалось возможным.

Левая рука, безвольно свисая, помощницей не была вовсе. Боли ни в плече, ни в локте не слышал.

Надо было поймать себе коня. Одной руки и одной ноги для того, чтобы взобраться на него, ему достало бы.

Помогая себе саблей, подтаскивая за собой покалеченную ногу, двинулся на верещащие, топочущие, стенающие звуки брани.

Из душного облака, едва не сбив его с ног, выкатилась и убежала овца.

Тимофей постоял, дыша через нос. Сплюнул тягучим сгустком пыли и крови.

Кривясь от брезгливости к собственной калечности, пошёл.

С головы горячо подтекало за шиворот.

Отпрянул на топочащий звук, едва удержавшись на ногах: очумелый, пронёсся верблюд.

Щурясь, углядел в пыльном облаке край юрты, завалившуюся на бок тушу вола.

…ещё шаг – и лицом к лицу столкнулся с пешим, раненным в голову ногаем. В руке тот держал месяцевидный топор. Кровь струилась с его темени по виску, заливая ухо.

Они совсем не удивились друг другу.

Ногай был равен в годах Тимофею. Черноволосый, смуглый, коротконогий, широкий в плечах, распиравших его длинный, из серого сукна, расстёгнутый кафтан.

Тимофей, не успевая вырвать из земли саблю, кинул здоровую руку, чтоб вцепиться ногаю в кадык. Опередивший его ногай с необычайной силой толкнул Тимофея в грудь. Тот, как скошенный, обрушился на спину.

Сабля его так и осталась воткнутой в землю, но, падая, он выхватил нож.

Ногай, переступив ближе, замахнулся топором. Тимофей, стремительно изогнув тело, сбоку вогнал ногаю нож под колено, срезав обе становые жилы.

Ногая повело в сторону, и он не попал, как намеревался, Тимофею по голове, но на кривом излёте топор ударил его в поясницу.

…ухнула, охватив всё тело разом, глухая боль…

Тимофей ещё несколько раз, торопливыми тычками, ударил ногая ножом в ноги, в бедро, в пах.

Ногай пошатнулся и грохнулся на зад. Не выпуская топора, он сидел, глядя на Тимофея побелевшими глазами. На подбородок его текла пыльная слюна.

Тимофей встал на колено. Толкнулся кулаком с зажатым ножом от земли, исхитрился подняться, ощущая, как кровь бьёт из его раны на спине.

Сидящий в скоро и густо натекающей луже ногай вскинул топор, желая ударить Тимофея сбоку по ноге. Опередив, Тимофей всадил ногаю нож в ухо, расслышав тот звук, когда лезвие встречается с костью. Ногай, вывалив, будто лишний во рту, крупный язык, поймал Тимофея за самое запястье. Хватка его была как кузнечными клещами.

Крякнув от усилия, ногай жутко сжал руку Тимофея. Боясь упасть, Тимофей раскрыл пальцы и, рванувшись, высвободился.

Ногай завалился набок. Казацкий нож торчал из его уха.

Суча ногами, ногай попытался подняться.

Опершись на локоть правой руки, он перехватил топор в левую. Только сейчас Тимофей заметил, что плечо у ногая вспорото саблей, а в ране набились шерсть и дрань.

Изловчившись, чтоб не упасть, Тимофей ухватил топор ногая за скользкое древко, и, рванув, забрал.

Крутанув руку полным колесом, обрушил тот топор на голову ногаю, угодив в задранный к небу голый лоб.

Хрустнуло, будто сломался крупный сук. Оба глаза ногая выпрыгнули в разные стороны, оставшись висеть на лице.

Тимофей стоял с топором в руке, гадая, как бы ему теперь согнуться и, не упав, забрать свой нож из ногаева уха.

Заметил свою, так и торчавшую в земле, саблю.

Сделал к ней шаг – и увидел ногайского малолетку, почти дитё, стоящего в трёх шагах и натягивающего лук.

…в грудь вонзилась стрела, подкинув Тимофея с такой силою, словно в самую душу его ударило стенобитное орудие.

Поразительно долго, как древесный лист, опадая, Тимофей видел, как ногайский малолетка пробегает мимо.

Он всё падал, а ногайский малолетка всё бежал.

…удар оземь оказался мягким, словно он рухнул в стог.

Стрела пронзила его над сердцем, насквозь, выйдя с другой стороны. Наконечник прибил его к степи.

Оперенье скоро посерело от пыли.