Руны земли - Георг Киппер

вадландцы радовались свежему ветру на Ильмери. Тойво тогда кричал от восторга и пел рыбацкую песню на лесном языке, Хотнег смеялся, глядя на несущиеся под борт волны, Оттар улыбался до ушей и обнимал за плечи Альвстейна, а Офейг, Аки и Вигфус толкали друг друга и потешались над лесовиками. Он сам, запрокинув голову, смотрел тогда на огромный парус, выгнувшийся под ветром, вдыхал воздух открытого простора и громко кричал древние слова о судьбе:

– Взлетает бурун в-выше штевня-а, добыча кос-стра пог-ребального в-волну рас-сека-ет ш-шипящую, упругий в-ветер в-ведет нас в сторону с-самой с-смерти… Но кто спросит об этом? Кто вспомнит?

Кто вспомнит теперь Эйнара, кто спросит о нем и о его неспетых песнях? Кто вспомнит Аки, Офейга и Вигфуса? Инги долго стоял у форштевня, так долго, что почти забыл, как здесь оказался.

* * *

Свежий и спокойный, Инги вернулся в халлгард, услышал, что молодежь зовут к еде, и вошел внутрь халла, где уже собирались младшие дренги. В полумраке Инги тут же столкнулся взглядом с Оттаром, как обычно, развалившимся на скамье. Когда Инги поравнялся с ним, тот что-то недовольно проворчал. Инги не расслышал, но ему это и не нужно было.

– Ты так много бурчишь, что я уже не понимаю, пердишь ты, рыгаешь или все мямлишь что-то!..

Оттар вскочил и бросился к нему. Но Инги обернулся с кривой усмешкой и, чуть отступив, продолжил:

– Ты до сих пор не показал, на что годится твой хваленый меч, Оттар… Зарубил раненого – вот и все вино битвы? Или это украшение при тебе как ножичек при женщине?

Напоминание о добитом норвежце чуть охладило Оттара. У Инги уже были личные победы, у Оттара пока нет. Инги был холоден и готов убить того, кто к нему приблизится. Он держал руку на рукояти большого боевого ножа. Оттар качнулся и улыбнулся, словно узнал своего старого друга. В его взгляде вдруг мелькнула та теплота, которую так ценил Инги в своем старшем товарище, но мгновением позже Инги понял, что это была лишь радость от определенности. Оттар наконец-то может законно прикончить ненавистного ему человека. Он оскалился:

– Я так понял, что ты хочешь поединка?

– Я хотел бы с тобой дружить, Оттар, но ты ведешь себя как обиженная баба…

Лицо Оттара потемнело. Инги выбрал не те слова для примирения. Но вокруг стояли люди, и Оттар сдержался.

– Утром договоримся, – сказал он. – Ты ведь не думаешь, что я нападу ночью, как варг[140]? Мы не трэлли, чтобы гадить друг другу в темноте! Проголодался я что-то.

Оттар был доволен и рад. Рад был и Инги. Ему стало спокойнее, он вовсе не думал о том, что будет, если он проиграет.

* * *

Хёвдинг Сигмунд не жаловал людей, постоянно выясняющих отношения и сеющих раздоры в своей дружине. Показывать себя стоит в общем деле, а не задевая своих соратников. Поэтому, только узнав об оскорбительных словах между Оттаром и Инги, он собрал старших дружинников и вызвал рассорившихся юнцов.

К делу подошли серьезно, так как у всех хватало опыта, чтобы понять опасность раздоров среди мальчишек, пока вся дружина вынужденно бездействует. Мальчишки были чужими для бывалых воинов, но зараза раздоров могла перекинуться на других. Всем была понятна причина распри, и всем было понятно, как трудно решить этот спор словами.

Оттара признали вызывающим, так как все слышали его злые слова до этого. Инги получил право первого удара. Каждому полагался лишь один щит. На совете решено было, что поединок закончится на первой крови – раненый принимает дело решенным, а нарушив решение, станет врагом хёвдинга. Также решено было, что проигравший уйдет с корабля Хаварда и лишится права вести за собой людей, с которыми вышел в поход.

Для поединка отгородили на льду Олхавы круг ветками орешника. Хольмганг[141] назначили через три ночи.

Все три дня Эрлинг и Кнут показывали Инги основные удары и уходы. Эрлинг старался поставить ему взгляд. У Инги не получалось соединить движение нападения и осознание уязвимого места противника. Он запаздывал и терял мгновение для удара, поэтому Эрлинг растратил весь запас ругательств из-за его неловкости. Кнут, долго смотревший на это безобразие, наконец взял Инги сзади за кисти рук и встал перед Эрлингом. Они начали медленно изображать поединок. Кнут двигал руками и ногами Инги, при этом соображая быстрее, чем дренг. Кнут заставлял Инги уворачиваться, сгибаться, наступать и отступать, и тот постепенно все больше проникался дыханием мудрого тела наставника.

Ночью Инги с трудом засыпал, и под утро было уже не разобрать, спал он или всю ночь крутился. Как-то ему приснились женщины в темных одеждах, которые молча смотрели на него, в одной из них он узнал мать. Она была меньше других женщин, больших, как скалы или холмы.

Тем же утром он пошел в святилище Тора и сделал возлияние элем на священный камень. Потом по тропинке прошел к ивам, где раньше была спрятана лодка Ахти, и там среди ветвей попросил дис[142] своего рода о помощи.

Хотнег несколько раз спрашивал Инги о предсказании рун, но тот лишь отмахивался.

– Я и так знаю, что выпадет.

– И что?

– Слишком долго объяснять.

– Твой отец никогда не отказывался объяснять.

Инги удивился, что этот молчаливый сын раба, оказывается, задавал вопросы Хельги и тот не ленился отвечать.

– Я вижу руну… Отец называет ее руной справедливости… Может быть, ты знаешь, что такое справедливость? – холодно спросил Инги.

– Нет, – скривил рот Хотнег. – Но я как-то спросил своего отца, что самое лучшее в нашем народе. Он ответил, что тяга к справедливости.

– Надеюсь, ты спросил и о худшем? – пробормотал Инги.

– Конечно, – усмехнулся Хотнег. – Он сказал, что неумение договариваться.

– Трудно договориться о том, о чем все имеют разные представления, – пожал плечами Инги. Хотнег добился своего: своими вопросами он успокоил Инги, и тот разговорился. – Отец называл ее руной справедливости, это руна Тюра, стрела, направленная вверх. Но для меня это руна чести и жертвенности, недаром стрелу посылает херсир, когда собирает людей в ополчение. Ты не можешь отказаться, потому что все связаны между собой. Ас Тюр ради данного слова пожертвовал своей рукой – это самое главное. Ради чести рода я готов пожертвовать собой. Никто не скажет моему отцу, что его сын трус.

– Отец говорил, что для нас, вендов, справедливость – это судьба, рок.

– Странное понимание, – удивился Инги. – Но успокаивающее.

В другой раз к Инги подошел Мирослав, старший среди вендских дренгов Сигмунда, и сказал, что поддерживает его против Оттара. Инги удивился словам малознакомого ему сына Миронега.

– Он так