Руны земли - Георг Киппер

– При такой погоде да на лыжах! Не поход, а сказка! – переговаривались, глядя вслед отряду Вади, не решившиеся идти с ним.

– Надо было всем идти, чего тут сидеть!

– Может, и мы пойдем, только на север, на Алдейгьюборг!

– Вот было бы дело!

– Наш Сигмунд как лис… четыре шага сделал – осмотрелся…

– Пока он осматривается, Эйстейн-конунг перебьет в Алдейгьюборге всех людей Скули-ярла.

– Возможно, он того и хочет? Венды порубят Вади, Эйстейн угробит Скули, а Сигмунд наймется вэрингом к Эйстейну. Алдейгья богата, служба там – дело прибыльное.

Инги слушал эти разговоры и щурился на солнце. Ему и самому хотелось уйти в этот поход. Он понимал, что настоящая жизнь воина там, в походе, в долгих переходах через лес, холодных ночевках и выслеживании противника. Он хотел быть там, хотел дать напиться вина воронов своему мечу и в то же время был малодушно рад, что Туки ушел из Хольмгарда раньше всех.

– Коли погода переменится, несладко придется Вади, – проговорил рядом Эрлинг.

Инги обернулся к нему, светлобровое лицо Эрлинга не выражало ни зависти, ни радости.

– Я хотел поговорить с тобой, Инги, сын Хельги из рода Лосося.

– Прямо здесь?

– Пойдем на Олхаву, поупражняемся и поговорим.

Они молча обошли халлгард и спустились к вытоптанной в снегу площадке для игры в мяч. Инги нетерпеливо переминался, ожидая слов Эрлинга. Тот невыносимо долго осматривал противоположный берег, наконец покачал головой.

– Да-а-а, – вздохнул Эрлинг. – Что ты делаешь, Инги?

– Не… Не понял тебя?

– Я о тебе и Оттаре.

Инги насупился.

– Что ты молчишь?

– Оттар мой старый друг, наши отцы дружат больше, чем нам лет. То, что Оттар надулся… Ему кажется, что я против него. Он сам своей обидой и злостью себя загнал в одиночество. Думаю, мы помиримся…

– Гребцы сильны тем, что доверяют друг другу. Каждый бьется так, чтобы не стыдно было ни перед предками, ни перед соратниками. Будешь дальше ждать, когда тебя снова оскорбят, – гребцы перестанут тебе верить. Человек, не способный драться, на корабле не нужен. Оттар, может, и твой друг, но твоя честь дороже. Он поносит тебя последними словами при всех, а ты молчишь и думаешь, что помогаешь сохранить дружбу…

– Ты хочешь, чтобы мы разбили друг другу носы… Или что?

– Ты должен остановить его. Так уж устроен мир… Сам этот мир, честь, слово, дружба, смерть – все требует поступка. Поступка, а не молчания и уклонения. Если хочешь, конечно, остаться среди гребцов, а не превратиться в безвестного карла.

Инги прошиб озноб. Конечно, он помнил оскорбления, которыми Оттар встречал и провожал его все последние дни. От молчания отвернувшегося Эрлинга у Инги в глазах застряли слезы. Эрлинг потоптался, скрипнув снегом под ногами, и продолжил:

– Гребец не боится драки. Дело не в том, чтобы убивать соседей или задирать первого встречного. Главное отличие воина от простого человека – это способность к выбору. Если люди не готовы делать выбор и отвечать за него, если все живут самотеком, надеясь на то, что все само образуется, то со страной случится то, что сталось с Гётландом. Это смерть для страны. Так же происходит и с жизнью человека – не делающий выбор мало отличается от овцы. Рано или поздно тебе придется либо договариваться с Оттаром, либо сражаться ради того, чтобы остаться самим собой. Да, Оттар первый среди вас, и это справедливо, так как он поставлен над тобой вашим херсиром… Но либо ты его остановишь, либо потеряешь уважение остальных. Поверь, не только я вижу, что происходит. Все ждут, как ты ответишь.

Эрлинг осмотрел белоснежные берега Олхавы под ярко-голубым небом. Солнечные блики на сугробах слепили глаза.

– Многие маются, не зная, что им делать в этой жизни, но есть древний и простой путь. Пойми, где ты оказался. Если ты трэлль, дождись отпуска и выбирайся из своей ямы на землю, чтобы крепко стать на ноги, как любой свободный карл. Но каждый карл должен жаждать стать бондом, хозяином, от которого зависят многие свободные карлы. Бонды хотят стать стор-бондами[139]. Стор-бонды мечтают, чтобы их внуки стали ярлами, ведь только сын могучего стор-бонда может добиться того, что ярл отдаст ему дочь в жены. А там, глядишь, при хорошей жене и толковой голове внук бонда может стать ярлом. Каждый ярл, от которого зависят бонды на севере и юге, востоке и западе, стремится стать лучшим из ярлов и тем самым добиться права избрания конунгом. Каждый конунг порождает кучу сыновей, из которых побеждает сильнейший: из них либо на тинге выкликнут достойнейшего, либо в битве решится, кто лучший. На этом держатся земля и небо.

Эрлинг топнул ногой и ткнул кулаком в небо. Далекий гул с озера докатился до ушей Инги. Эрлинг с сияющими глазами воскликнул:

– Вот и Тор подтверждает мои слова!

Эрлинг продолжил:

– Тойво говорил, что твой отец живет здесь как простой бонд, а Свейнбьёрн, твой дядя, рассказывал, что вы из очень древнего рода. Но для рода тебя нет, если ты не защищаешь его честь. От тебя отвернутся и последние хульдры-хранительницы, если они у вас еще остались. Для них ты есть, пока способен превращать возможности в дела. Что ты есть на самом деле? Что ты собой представляешь? Кто ты? Тогда они помогут тебе. Если ты этого не делаешь, удача оставит и тебя, и весь род.

Со стороны озера опять раздался протяжный гул.

– А, это лед на озере гудит! Прямо как далекий гром! – сам себе объяснил озерные звуки Эрлинг. – Жаль, что я должен все это тебе говорить, но я слишком уважаю Свейнбьёрна и его брата, твоего отца, чтобы молчать. Если так пойдет дальше, не то что для дружины Сигмунда, даже для ватаги вэрингов ты окажешься не нужен. Никакие совместные попойки не спасут тебя от унижения.

У Инги от слов Эрлинга по костям пошла мелкая дрожь. Он замычал от этого жаркого потока, горели и пятки, и уши. Эрлинг двинул Инги в плечо, так что тот чуть не свалился.

– Соберись. Ты – молодой, неопытный, но ты – форинг, предводитель вадландцев. Люди собирают вокруг тебя свои надежды, благородный человек надежды оправдывает, а подлый растрачивает. За тобой выбор, Инги! Иди и подумай!

Растерянный мальчишка, тяжело вздохнув, поплелся в сторону зимней корабельной стоянки. У Инги горели щеки, от страшного одиночества было больно и грустно. Подойдя к корабельному навесу, он прислонился спиной к упругой дуге форштевня. Вспомнилось, как