Руны земли - Георг Киппер

– Да, поэтому с таким человеком хочется находиться рядом. Наши святые получают благодать через молитву и пост, служение и самоотречение, а этот руотс обладает ею то ли по рождению, то ли проделав невидимый никому путь.

– В Дорестаде, что в устье Рейна, много храмов вашего бога, но тамошние священники из-за собственных страхов не видят, что ветер богов может прийти к любым людям, не только к тем, кто верит в Распятого. Видно, ты смелый человек, раз так говоришь о Свейнбьёрне. Ты же знаешь, что здесь его племянник: старший брат Свейнбьёрна годи в Вадланде, а это его сын, – Сигмунд указал на Инги. Они кивнули друг другу. Толмач продолжил:

– Когда Свейнбьёрн стал готовить поездку Галыба на север, я напросился толмачом к этим купцам. Я думал, что если в одном человеке и его людях столько небесного огня, то там, откуда он родом, небо должно быть ближе к людям.

Сигмунд улыбнулся:

– Небо здесь, конечно, ближе, и потому часть года здесь светлее, чем везде, зато и тьма властвует дольше.

– Я уже многое здесь увидел: и свет, и тьму, и бескрайнюю мощь земли и воды, и сильных людей, которым, чтобы выжить, трудиться приходится от зари до зари.

– Карлы трудятся, хольды удерживают, конунги ведут. Каждому свое дело. Но ты не сидишь на месте, даже там, где тебе хорошо платят, а отправляешься в неведомые земли. Зачем искать нечто, если есть судьба? – прищурил глаз Сигмунд. – Тебе будет дано то, что суждено; зачем куда-либо идти?

– Ждущий капли воды с неба умрет от жажды, Бог помогает идущему. Я верю в то, что обещанное судьбой берется усилием, а не ожиданием.

– Вопрос в том, к чему эти усилия прилагать. В чем твое предназначение? Что норны сплели для тебя и как поймать нить судьбы?

Толмач со вздохом опустил глаза.

– Где бы я ни был, я молился и обращал взгляд внутрь себя в поисках ответа на этот вопрос. Я верил, что Бог протянет мне руку помощи в обретении светлого мира. Но время идет, волосы мои начинают седеть, молитвы мои все больше похожи на привычку. Порой мне кажется, что Бог оставил меня… Безжалостный и холодный мастер оттолкнул сделанное когда-то и больше о нем не вспоминает. Он творит новый и новый мир, а мы в темном углу его большой мастерской выясняем отношения, как расшумевшиеся мыши. Когда наши игры стали совсем уж безнадежными, он отправил к нам Своего Сына, которого мы без особых сомнений прибили к куску дерева и проткнули копьем… Так Бог принес в жертву Сына Своего за наши ошибочные пути, но что толку? Грустно все это… И правильный путь также далек от меня, как и прежде. Такова моя исповедь, если, конечно, это можно назвать исповедью.

– Хм, да уж и из Энгланда, и из Саксаланда к нам в Гётланд много ходит людей в рясах, учат о Сыне бога. Говорят слова, и они меня не трогают. Но вот ведь как получилось: я переплыл море, прошел по рекам, сижу в не самом богатом халле, пью не самый лучший эль и слушаю грустную сагу о твоей жизни, и мне вдруг хочется задавать вопросы о Распятом. Чем этот ваш Сын бога так тебя задел, что ты отправляешься и туда и сюда в поисках того, что не можешь назвать?

– Бог страдал на кресте за грехи людей, искупая их из власти врага человеческого. Ведь грех – это всего лишь ошибка или отсутствие знания. Я прожил жизнь и, как прежде, в потемках. То, что я вижу тьму, заставляет меня искать выход. Многие даже не видят, где они. Но Он когда-то искупил меня из тьмы, и потому я надеюсь, что из нее есть выход. Его жертва открыла дверь, и я ищу свет от нее.

– Я не о том. Я слышал и про путь, и про дверь. Наш Отец древних песен, Один-ас, в поисках знания тоже принес сам себя в жертву, повесив себя на дереве и проткнув себя копьем… Он висел мертвым девять дней, а затем воскрес… Не за чужие грехи и не за то, чтобы открыть кому-то дверь, а за знание и силу, которые он потом принес в мир… Я спрашиваю о том, что лично для тебя этот бог сделал? Советовал тебе, спасал тебя, вел тебя, приносил тебе победы? – В глазах Сигмунда засветился холодный блеск, но он опять смягчил свою речь и продолжил: – Возможно, ты просто грустный человек и поэтому рассказы твои грустны. Я в первый раз слышу о поисках того, что нельзя потрогать, о поисках чего-то неуловимого – не власти, не богатства, не силы и колдовства, не новых земель. Мне грустно от твоего рассказа и странно, что приятна эта грусть.

– Я ни о чем не жалею, и даже за это путешествие на север, которое проходит так трудно, благодарен Богу. Еще у болхар, у Свейнбьёрна Лосося, я был поражен вашими сородичами. Сначала их ростом, смелостью и силой, затем пьянством, грубостью и ненасытностью до женщин, наконец оказалось, что каждый из вас, и все вместе, вы несете в себе ту волю, которую я искал в людях, и ту верность, которой я восхищался… Вас не зря называют вэринги: воля и верность – это такие маленькие слова, но они очень много значат.

– Поверь мне, воли и верности не так уж много и на севере, я сам рад каждой встрече с ними, – усмехнулся Сигмунд и отпил из рога немного эля.

– Надеюсь, мой Бог поможет тебе встречать их чаще, – улыбнулся толмач. – Буду молиться за то, чтобы Бог даровал тебе надежду.

– Надежду на что?

– На воскресение и последующую жизнь вечную.

– Мы, находящиеся во тьме незнания, как говорят ваши служители Белого бога, тоже имеем надежду, – Сигмунд устал от проповедей толмача и возвысил голос. – Самые лучшие воины из нас могут быть избраны валькириями после славной гибели в Валхалл. Там эти избранные будут пировать в обществе лучших из лучших и биться каждый день в поединках, упражняясь в своем мастерстве до скончания времен, ибо нет пределов истинному совершенству. Павшие в поединках будут воскресать каждое утро для новых схваток, и наконец, когда придет время, они получат высшую честь – биться наравне с богами в последней битве с силами мрака. К этой битве мастерство и дух воина должны быть отточены до высших пределов, и смерть здесь не преграда. В Рагнарёк не будет слабых.