Ольвия - Валентин Лукич Чемерис

убитых и раненых скальпы и исчезали, будто их и не было. И Дарию начинало казаться, что не он гонится за скифами, а наоборот — скифы его преследуют, загоняя в какую-то ловушку, из которой нет выхода…

Сперва царь царей ехал верхом на Верном и, может, потому, что конь шел хорошо, усталости не чувствовал. Верный так играл копытами, позвякивая золотыми удилами, так гордо вскидывал голову, что у Дария и настроение прояснялось, и он даже забывал иногда о скифах, об этом неудачливом и тяжелом, да еще и оскорбительном для него походе. Но со временем Верный начал сдавать, все чаще и чаще опускал голову и, что хуже всего, начал спотыкаться. На ровном месте. А это очень дурной знак, когда в походе спотыкается царский конь. И потому Дарий пересел в крытую повозку из белого войлока, с золотыми орлами на боках. Повозку плотными рядами окружали «бессмертные». За повозкой конюхи вели Верного, накрытого шелковой прохладной тканью. Чтобы не допекало солнце, над конем держали на длинных шестах еще одну шелковую ткань, для прохлады. И как уж царские конюхи ни лелеяли коня, как ни поили его родниковой водой, которую невесть где доставали, как ни кормили его, как ни берегли — царский конь утратил лоснящийся вид и понуро свесил голову, которую уже больше не поднимал… Дарий велел высечь конюхов, и их хорошенько высекли, но Верный от этого не поздоровел… Глаза его сделались сухими, шерсть начала топорщиться, ноги дрожали…

Лекарь-египтянин ничего не мог поделать.

Дарий советовался с атраваном.

Атраван уверял царя царей, что скифские знахари напустили на царского коня какую-то порчу.

— Ни один скиф не видел моего коня! — буркнул царь.

Белый старец что-то зашамкал беззубым ртом, и Дарий разобрал лишь несколько слов, что порча наслана с ветром…

— Так атраван самого Ахурамазды бессилен перед скифскими знахарями? — гневно спросил его царь.

Старец прошамкал что-то такое, что Дарий, как ни напрягал слух, а так ничего и не смог разобрать. А потому лишь махнул рукой: прочь, мол, отсюда! Атраван, с облегчением вздохнув, быстро исчез.

В войске поползли слухи, что царский конь спотыкается, а это предвещает большую беду… Тогда Дарий велел объявить, что погода дикой Скифии не для царского коня…

Никто не знал, как понимать эти слова — что погода дикой Скифии не для царского коня… Может, это намек, что скифский поход скоро закончится? Может, царь царей, пожалев своего коня, повернет назад к Истру? О, если бы так и случилось, если бы…

В ту ночь Дарию снова приснился Сирак, сак с берегов Яксарта. Он сказал лишь несколько слов: «Скифская погода не для царского коня», — и исчез, но Дарий, проснувшись, уже до утра не мог сомкнуть отяжелевших век.

Утром снова двинулись в погоню за недосягаемыми, неуловимыми скифами. Верного вели под навесом, который держали над ним конюхи, но конь все так же низко держал опущенную голову, и Дарий старался на него не смотреть. В войске все чаще и чаще повторяли одни и те же слова: «Скифская погода не для царского коня». Произносили эти слова пересохшими губами с надеждой на спасение, что царь все-таки сжалится над своим конем и повернет назад… Слова «скифская погода не для царского коня» вселяли веру в скорое окончание этого изнурительного и бесславного похода, но царь царей и не думал поворачивать. Все вперед и вперед гнал он войско, словно забыв, что скифская погода не для царского коня… Верного под навесом со всех сторон окружали слуги с опахалами, которыми они обмахивали коня с утра до вечера, но конь головы не поднимал…

«Что бы там ни делали, как бы ни махали опахалами, а скифская погода не для царского коня, — с надеждой говорили уже и полководцы, и даже приближенные царя. — Как жаль этого несравненного коня, лучшего среди всех коней. Скифская погода ему совсем не подходит…»

В войске же творилось что-то невообразимое.

Появились торговцы водой.

Где эти барышники доставали чистую воду, того никто не знал, но лихоимцы продавали ее каждый день, и продавали дорого. Другие продавали охапки свежей травы, и ее покупали всадники не торгуясь. Протянет конь ноги — не выберешься из этой пустоши. Поэтому, не торгуясь, платили стяжателям за воду, тоже для коней. Сами потерпят, а протянет конь ноги — так падай на землю и помирай… На коня вся надежда.

Дарий больше не показывался из своей некогда белоснежной, а теперь совсем порыжевшей от желтой пыли повозки. За повозкой конюхи вели Верного. Царский конь еще ниже опустил голову и отказывался даже от ячменя. Для него добывали свежую траву, и он еще кое-как двигался, перебирал ногами. А вот конюхи не выдерживали, один за другим падали в пути. Их бросали на произвол судьбы, как и вообще бросали всех, кто отставал или обессиливал. К Верному же приводили новых конюхов, и так проходили дни за днями. В войске снова заговорили о том, что скифская погода не для царского коня, но царь царей и не думал поворачивать, а все гнал и гнал вперед орду… Тогда начали расползаться слухи, что царский конь первым почуял ту беду, что уже распростерла свои черные крылья над ними, и что спасения не будет никому. Дарий велел хватать шептунов, вырывать у них языки, но этих шептунов становилось все больше и больше. А всем, разумеется, языки не вырвешь. И Дарию просто перестали докладывать о тех шептунах и о настроении в войске.

Войско слабело с каждым днем. Бесконечные переходы под палящим солнцем, нехватка еды и воды, ежедневные опустошительные набеги скифов на отдельные отряды персов убивали веру в победу. Но хуже всего было это бесцельное блуждание по степям, эта погоня за неуловимыми скифами, когда казалось, что гоняешься за бесплотным маревом. Закованные в панцири всадники задыхались, тела их горели от раскаленного металла, а рты пересыхали, губы больно трескались, и с них уже не срывались боевые кличи. Исчезала вера в победу, а взамен в души заползали безнадежность, страх… Не проведя ни одного сражения, Дарий терял отряд за отрядом. Теперь к царской повозке неохотно мчались полководцы, вести были неутешительные… Царя душил гнев. Гнев от бессилия. Такой гнев душил его, когда он штурмовал Вавилон. Целых двенадцать месяцев стояли его войска под стенами Вавилона и не могли взять укрепленный город. А вавилоняне с оборонительных башен кривлялись и насмехались над ними:

— Эй, персы! Чего вы сидите и бездельничаете под нашими стенами?