Предсказанная смерть. Шпионки на службе Екатерины Медичи - Мюриель Романа

остановить этот узаконенный грабеж, но просто стоять в стороне она не могла. Выйдя за теми людьми на улицу, она увидела уже изрядно нагруженную телегу, куда они грубо бросали мебель.

– Осторожнее! – воскликнула девушка, видя, как сломались ножки у табурета, на котором она так часто чинила одежду всей семье, – вы не имеете права забирать все!

– У меня, малышка, есть все права, – спокойно ответил пристав, возвращаясь в дом.

Он обошел опустевшие комнаты, а девушка следовала за ним по пятам.

Мадлен заслонила собой дверь в спальню матери.

«Он не посмеет!»

Но пристав и ее попытался открыть. К счастью, дверь была заперта. Однако Мадлен успокоилась напрасно: он позвал одного из тех исполинов, и тот вышиб дверь ногой. Древесина разлетелась с сухим хрустом.

Из комнаты донесся крик. Мадлен бросилась туда. Мать пыталась сесть на постели.

– Мадлен, что здесь творится?

– Ничего, матушка, – нетвердо проговорила она.

Мадлен повернулась к пришельцам.

– Сжальтесь, моя мать больна!

Пристав, посочувствовав, начальственно кивнул:

– Кровать оставьте, остальное выносите.

Исполнители взялись за стулья, книги, белье, а Мадлен тем временем успокаивала мать.

– Дочь, почему они это делают?

– У отца был долг. Вы об этом знали?

– Да, но его соратник Анн дю Бур должен был приостановить производство. Он не отдал приказа?

– По-видимому, нет, матушка.

У Мадлен внутри все клокотало. Если бы ей сказали об этом, она бы подготовилась. Но от нее, как обычно, все скрыли, якобы оберегая ее, бедную невинную девушку.

«Теперь мне остается только добиваться аудиенции с Анном дю Буром».

Она в нетерпении проследовала за приставом в гостиную.

– Ничего не осталось, вы можете уходить, – процедила она сквозь зубы.

Мужчина остановил взгляд на Пьере.

– Что это у тебя в руках?

От страха Мадлен забыла всякую осмотрительность. И подошла к приставу слишком близко.

– Всего лишь его часослов для вечерних молитв.

Пристав уставился на нее с подозрением.

– Часослов? Неужели?

Если он поймет, что это Библия на французском, Пьеру грозит тюрьма.

– Конечно, сударь. У моего брата короткая память, так что приходится повторять каждый вечер. Я сама за этим слежу.

– И где же, в его комнате?

– Да, сударь.

– Покажи.

Мадлен глянула на дверь их с братом спальни.

Пристав схватил ее за локоть и потянул туда, распахнув дверь. Внутри остался лишь дрянной рваный плед у очага.

– У вас есть время до завтра, чтобы все заплатить. А дальше будете спать в застенках Шатле.

– До завтра! Вы сами знаете, что это невозможно. Сударь, дайте мне неделю.

– С предписаниями королевского суда не спорят.

Мадлен молитвенно подняла на него глаза, надеясь, что выходит убедительно.

– Я не спорю, сударь, я лишь прошу об отсрочке. Неделя. Рассудите сами: если вы бросите нас в темницу, долг так и не будет уплачен.

– Не я пишу законы, крошка.

– Заклинаю вас, сударь, – взмолилась Мадлен.

Пристав оглядел ее вновь.

– Подойди, – велел он.

Он втолкнул ее в пустую комнату и закрыл за собой дверь.

– Надо было оставить кровать, – проворчал он, развязывая пояс.

Мадлен сглотнула через силу.

– Подождите!

– Именно: для тебя я снизойду до ожидания, по великой своей милости. Я дам тебе неделю, крошка.

Он прижал ее к стене.

«Нет, я не хочу!»

– Ты еще девственница?

Мадлен поняла, что выкрикнула это вслух. Мадлен кивнула, не в силах сдержать бежавшие по щекам слезы.

– Я буду великодушен.

Он резко порвал на ней корсаж, обнажив девичью грудь. И тут же принялся месить ее двумя руками, лизать шею. Мадлен стояла, остолбенев и зажмурившись. Стояла упорно.

Вечность спустя он наконец отпустил ее.

Она открыла глаза.

Мужчина облизал губы, как облизывает десны пес.

– Неделя. Ни днем больше. Потом я заберу дом… и то, что к нему прилагается, – сказал он, указывая на нее.

Мадлен прикрыла грудь руками.

– Ну и где же спасибо? – прибавил он насмешливо.

Она сумела выдохнуть сквозь сжатые зубы:

– Спасибо, сударь.

– Хорошая девочка, – он ущипнул ее за щеку сухими пальцами.

Мадлен натянула разорванный в клочья корсаж по самое горло.

Дверь хлопнула.

Она стала изо всех сил тереть шею, щеки, грудь.

В дверях возник брат, с круглыми глазами.

– Что он с тобой сделал? Я убью его.

Она перевела дух.

– Никого ты не убьешь. Он ничего мне не сделал. Напротив, он дал нам время.

Она сама удивилась, как лицо ее смогло изобразить улыбку.

– Ты останешься здесь и будешь присматривать за матерью. А я займусь остальным.

Изабо

Изабо гладила мурлыкающего у ее шеи кота. После пожара он не отходил от нее ни на шаг. Опаленная шерсть отросла, зато от хвоста мало что осталось. Но с таким пушистым белым помпончиком он казался Изабо еще милее. После того, как они прыгнули в водяной ров, у него вдобавок к естественной кошачьей неприязни развилось категорическое отвращение к воде. Сидя на узловатых корнях каштана, Изабо не сводила глаз с юного конюха, который ползал на четвереньках в траве. Они были вдвоем на лугу позади замка, где паслись их лошади.

Изабо наслаждалась легким ветерком в тени, но особенно – видом слуги. Она приказала ему раздеться по пояс, чтобы мышцы были заметнее. Юноша привстал на коленях, с мокрым от пота лбом. Непослушные пряди падали на глаза. Лишь птичьи крики и дыхание лошадей разделяли их. Чуть склонив голову набок, она перевела взгляд на промежность юноши. Он смущенно потупил взгляд. Видя его смущение, Изабо улыбнулась.

– Ну что, ты нашел? – спросила она.

– Нет, мадемуазель.

– Так продолжай искать, живо!

– Хорошо, мадемуазель.

Он снова встал на четвереньки и стал шарить в зарослях травы.

Под слишком жарким для весны солнцем все ирисы высохли. Изабо, чтобы освежиться, с утра до вечера окропляла себя бергамотовой водой, но вздохнуть могла, лишь когда на небе проклюнутся золотом звезды.

– Может, мадемуазель, мне поискать у того бука?

– Ну что ты за балда! Четырехлистный клевер растет на лугах, а не под деревьями.

– Простите, мадемуазель.

Он подполз на коленях.

– Стой где стоишь! Черт знает что! Ты же извозишься в лошадином дерьме.

Услышь отец, как она говорит, он бы ее отхлестал, но, к счастью, он отправился охотиться на дичь. Пользуясь такой передышкой, Изабо издевалась над своим слугой ради хоть какого-то развлечения. Ведь с ними здесь так скудно.

– Давай, садись рядом, – приказала она.

Он встал и, перешагнув через кучку навоза, опустился на колени, протягивая ей букет маргариток. Она рассмеялась.

– До чего жалкий подарок!

– Я, мадемуазель, не смею срезать для вас розы.

– Ты прав, мать бережет