Предсказанная смерть. Шпионки на службе Екатерины Медичи - Мюриель Романа

Продолжая поглаживать кота, она оглядела обезображенное пожаром средневековое жилище. Целое крыло придется восстанавливать.

– Замок скоро отстроят заново, мадемуазель.

– Болван. Чтобы он вновь засиял, как феникс, нужно иметь королевские богатства.

Он взглянул на нее вопросительно.

– Ну разумеется, ты никогда не слышал про феникса, который возрождается из пепла, – вздохнула она с досадой.

Она подняла голову на облака, которые распадались над грузными башнями и улетали за рощу, и представила, как они странствуют по небу над равнинами, до самого океана.

Сжимая в руке кудлатый букет, юноша все пожирал ее глазами. Она схватила полевые цветы и вскочила на ноги. Кот, удивившись не меньше слуги, скрылся в траве.

– Негоднику вроде тебя непозволительно делать мне подарков, да еще таких жалких.

– Извиняюсь, мадемуазель.

– Нельзя извиниться – можно лишь принести извинения. Вот как ты должен вести себя с благородной дамой.

Он смотрел на нее, не зная, что ответить. Она щелкнула пальцами и указала пальцем на землю.

– Я тебя научу хорошим манерам, вот увидишь. На колени, пес!

Он повиновался, глаза его заблестели.

Она смяла пучок цветов и протянула ему ладонь.

– Ешь.

Юноша наклонился к ладони и осторожно захватил губами лепесток. Изабо простонала. Она облокотилась спиной о каштан.

– Лижи.

Он стал усердно облизывать девушке пальцы, покусывая ладонь. Цветы упали наземь.

– Изабо! – из замка донесся крик.

Юноша тут же поднялся. Изабо сердито поморщилась.

– Иду, мама!

Она демонстративно вытерла ладонь о промежность конюха, глядя ему прямо в глаза. Он затаил дыхание. Затем она спокойным шагом удалилась в сторону замка, точно зная, что он провожает ее взглядом.

Хотя Изабо родилась и выросла здесь, она не могла разглядеть в замке Ланке хоть что-нибудь привлекательное. Старинная средневековая крепость ветшала, окруженная кольцом водяных рвов, в которых даже карпы казались дряхлыми. Строение напоминало ей кормилицу с ее толстыми, как башни, ногами. Старуха одевалась несуразнейшим образом, как попало сочетая ткани, громоздя юбки и прочие лоскуты друг на друга, – смотря что отдавала ей мать Изабо. Эти дары и мать, и служанка воспринимали как щедрость, но Изабо видела в них лишь двуличную материнскую милостыню и нелепое благоговение кормилицы.

Сама она никогда не опустится до такого рода благодеяний. Во-первых, добродетельность не входила в число достоинств, коими Изабо себя наделяла. Она полагала, что доброта к ближнему – удел тех, кому в жизни нечего ловить. Тогда как она мечтала о роскоши и изобилии, о бархате и шелках, любви и балах. Словом, о придворной жизни.

Но Изабо чувствовала, что живет вдали от света, взаперти, в затерянном среди Перигора замке, который даже называется жутко: Ланке – почти что «лакей»! Единственным спасением от столь скорбной жизни было замужество.

Так ей обещали с самого детства. Она происходила из настолько знатного рода, что ни один окрестный жених не был ее достоин. Она была родственницей французской королевы в пятом колене, хотя родство с фавориткой было бы полезнее. Изабо была неглупа и понимала, что сошел бы и любой дворянишко, имей он солидное состояние. Семья ее находилась в стесненном положении. Какое бесчестье для столь благородной крови! А с пожаром в двери и вовсе постучалась беда. Отец сделался сварлив, мать каждый день без конца жаловалась на нервы.

Родители во всем ей отказывали: в личной горничной, в новых нарядах, в украшениях, в уроках танца. Мать стала сама учить ее всему, что должна уметь женщина, а отец – чтению, письму и арифметике. Это потребуется, дабы следить за счетами в собственном хозяйстве.

Поскольку исповедник у них с матерью был общий, Изабо остерегалась раскрывать ему свои постыдные мысли во время вечерней молитвы. На самом же деле когда она опускалась на колени возле кровати, то так страстно молила Пресвятую Деву, чтобы она вызволила ее из нынешнего положения, что мольбы неотвратимо уводили ее в сладострастные мечтания, где на дорожке возле их замка оказывался заблудившийся принц. И увозил ее с собой на гордом скакуне, покоренный ее красотой и манерами. Ведь Изабо знала, как нужно держаться. Она умела вышивать, вести хозяйство – то есть заставить слуг себя слушаться, – быть скромной перед мужем и со вкусом выбирать наряды, а потому станет идеальной супругой.

Однако Изабо пренебрегала законами такой выучки, сверх нужды унижая служанок и особенно мужчин, которые ей попадались: и слуг, и господ. В чем не было большой заслуги, ведь она была самой юной и красивой барышней в округе.

Втайне она представляла, что обходится с принцем из ее грез так же, как с конюхом. О! Но она никогда не посмела бы. Он будет таким красивым, благородным и мужественным, что ей останется лишь потупить взор, присесть в самом изящном реверансе и ждать, когда он поднимет ее и обовьет сильными руками.

Изабо обошла толстую главную башню и взглянула на свое отражение в ромбовидном окне кладовой. Она поправила прическу и удостоверилась, что к платью не пристало ни травинки.

Вкусный дымок привлек ее, так что она завернула сперва на кухню, где в исполинском камине жарился на вертеле молочный поросенок. Кухарка посторонилась, взглянув на нее умиленно.

– Вас ждут в бальной зале.

Изабо озадаченно нахмурилась.

Ускорив шаг, она поднялась по лестнице до просторного зала приемов, считавшегося также залом для стражи. Уже давно здесь не устраивалось никаких балов. В самом дальнем его конце родители восседали бок о бок на крестообразных креслах.

«Да что с ними такое?»

Отец сидел, насупившись, держа в руках распечатанное письмо. Мать ослепительно улыбалась.

– Бычья кровь! Какого дьявола вы вдвоем здесь сидите? – удивилась Изабо.

Барон де Лимей надул щеки:

– Монжуа Сен-Дени![2] Порой я жалею, что выучил вас читать. Мать ваша прекрасно обходится и без этого умения!

– Я могу прочесть слова молитвы, а эти выражения, друг мой, почерпнуты ею вовсе не из книг.

Изабо подошла со строптивым видом.

– Отец, этот клич никто не использует со времен Карла Седьмого, а то и раньше!

– Видите, друг мой, как образованна наша девочка.

Мать встала и потянула дочь за локон. И помахала забытой в волосах травинкой.

– Где это вы были? Опять лежали на лугу и мечтали?

– Я, матушка, была на занятии по верховой езде.

– В такой утренний час? – удивился барон, нахмурившись.

– Да, отец. Не хватало еще, чтобы полуденное солнце румянило мне щеки.

– И правда, подобные уловки вам пока ни к чему, пользуйтесь этим, – сказал он, глянув на супругу.

– У меня хотя бы они есть, – ответила та. – А вас уже и конь едва держит с таким брюшком.

Его брови