Лист лавровый в пищу не употребляется… - Галина Калинкина

– Вот так надо рассказывать, понял? Чтоб людям обмочиться хотелось. А ты, Муханов, позже ко мне зайди. По церкви в Алексеевой слободе потолкуем. А то в ночь у меня допросы. Всё сам, всё сам.

И вот Муханов идёт по третьему этажу. Что Варфоломееву на ночь глядя понадобилось по церкви в Алексеевой слободке? О том храме с начальством говорить неприятно. Потому что начальство знает слабое место Муханова – пение клиросное, знаменное, где голосом ты показываешь мощь физическую, какую в телесности твоей никто не ожидает. В тот храм он головщиком взят. И временами, запоешь «На невидимом Христе камень» или «Не отврати лица твоего», так забудешь, зачем здесь и кем поставлен. В последнее время носа на службы не казал. Некогда. Но вернуться можно в любое время, тем более что приход задолжал ему жалованья. Платят староверы сущие копейки, ни на одну безделицу в скупке не хватит. Но не забирать положенного – непорядок, нарушение легенды и принципа.

Напротив двери в кабинет капитана Варфоломеева стоит солдатик с «мосинкой» и седой старик в балахонистой одежде. Старик вроде и головой не повёл, взглянул лишь искоса, мельком на проходящего. Муханов за ручку двери взялся. И тут догадка с проколом в сердце: о. Антоний. Обернулся. Человек у стены глаз не поднимает. Но точно: иерей Ильинского храма; красивые руки в пятнах сургуча и тонко сделанное значительное лицо. Павел утвердился в догадке своей и прошёл мимо варфоломеевского кабинета, не заходя. Зачем же, зачем? Потом, позже. К себе Муханов вернулся неудобным путём, дойдя до конца коридора, спустившись на второй и снова поднявшись на третий с другого конца. И всё только чтобы не идти во второй раз мимо иерея под кабинетной дверью.

Наваждение прямо с тем попом. Лицо святоши походит на взыскательные лики в красных углах. Муханов прошёлся от карты на стене до шкафа, разбухшего делами: всё недосуг сдать в архив. И треснул ребром ладони по дверце: да, кто ты таков, попик, чтоб от тебя бегать. Шкаф от неожиданности крякнул, затрещал фанерой и петлями. Дверца со сломанным замком и перекинутой портянкой отворилась, противно заскрипев.

Когда покончили с формальностями: имя, фамилия, отчество, место проживания, год рождения, вероисповедание, занимаемая должность, писарь – молоденький вольнонаёмный – в полутёмном углу, далёком от люстры с кренделями, вставил ручку в чернильницу-непроливайку – приготовился слушать. Капитан предложил священнику Перминову присесть возле стола, освещённого помимо верхнего света зелёным плафоном настольной лампы. Хозяин кабинета давно просил Муханова, прощелыжника, добыть такую, как у Ильича, и вот Муханов расстарался.

– Поздненько, однако, первый час ночи.

Варфоломеев больно зевнул. Сморщился, потрогал скулу.

– Зачем же, гражданин Перминов, так народ волновать? Митинг зачем на Пасху устроили? Хороводы вокруг храма водили. Нехорошо.

Варфоломеев снова громко зевнул.

– Какой день мечтаю выспаться. Известно ли Вам, что происходит с церковными ценностями и прочей утварью после ареста настоятеля храма, если, конечно, вина его будет доказана? Я Вам расскажу несколько способов распределения. Самый распространённый – это публично-массовое мероприятие по утилизации. Следующий, не столь частый, передача в музей. Редкий – передача в другой храм по соседству. И редчайший, раздача по прихожанам. Достаточно ли понятно я описал перспективу церковных реликвий храма Илии Пророка в отсутствие действующего иерея? Вот это сейчас не пиши, Копылов.

Вольнонаёмный в углу дёрнулся на оклик по фамилии, захлопал по столу, ища под неярким свечным светом ручку, но тут же вновь затих.

– Я спросил, достаточно понятно?

– Где мой ребёнок?

– О, оказывается, мы не покончили с формальностями. Я не обязан отвечать на вопросы, но из уважения к возрасту и сану, так сказать, поясню. Мальчик в надёжных руках Советского государства. Беспокоиться не стоит. Ему дадут образование, сделают судьбу настоящего, правильного человека. Насколько Чрезвычайной комиссии известно, Перминов Анатолий, семи годов от роду, не является Вашим сыном, хотя и носит Вашу фамилию. Мальчик – сирота, не так ли?

– Это мой сын.

– Ребёнок в безопасности, в приёмнике-распределителе для несовершеннолетних. А после он попадёт в одно из детских учреждений города, над которыми ЧеКа держит шефство. Мы не могли позволить себе оставить сироту на улице и пополнить ряди беспризорников. Радуйся, он по крайней мере сыт и согрет.

– В семье и прах отца воспитает ребёнка. А в государственной общине кем он вырастет?

– Копылов, про ребёнка записал? Ну, добре. Навет на советскую систему воспитания. Нехорошо. Итак, по распределению храмового убранства мы пути выяснили. Какой вариант выбрали бы Вы? Догадываюсь, что не утилизацию, но из оставшихся, что именно?

– Я приговорён?

– Не передёргивайте. Социалистическая справедливость восторжествует вовремя и без моего участия. Разберутся. Вынесут по содеянному.

– Ребёнок мог бы остаться при храме.

– Я подумаю, что здесь можно сделать. Но уж и Вы… Политическому и церковному отделам нашего управления, как кураторам, не преминуло бы заблаговременно позаботиться о народной собственности.

– Храмовое имущество не принадлежит власти. Староверческие церкви не стояли на дотациях государства, как синодальные.

– Верно, не принадлежит. Но два-три дня и принадлежать будет. Как мне известно, прошёл почти месяц, а «двадцатка» не собрана. Отсутствует группа ответственных граждан прихода, следовательно отсутствует субъект по передаче в аренду храма. Вы думали, с вами шутят?

– «Двадцатку» соберу. Распорядитесь выпустить меня отсюда.

– Уважаемый, думаете, так просто выпустить из внутренней тюрьмы недоброжелателя режима? Я, конечно, уполномоченное лицо с правом решения, но… Что выше сказано, не пиши, Копылов. Вы – доказанный контрреволюционер. У нас имеются показания. Слишком громко поднимали голос против власти.

– Это писать, товарищ капитан?

– Это пиши. Так что, Вам сейчас дадут бумагу и перо. Набросайте перечень наиболее ценных предметов закрытого храма.

– Храм не закрыт.

– Так закроем. «Двадцатку» уже не собрать. Срок выйдет. Приход без пастыря что? Верно – разбредшееся стадо. Давайте подумаем вместе, что же делать. Копылов, вымарай слово «вместе» и дай задержанному бумагу, ручку и чернил. Я ведь, товарищ задержанный, совершенно в Вашу сторону не ангажирован. Мне до Вас вообще нет дела. Но есть линия партии. А помимо того имеется у меня личный интересец. Копылов, последнее сотри.

– Дозвольте ознакомиться с донесениями на меня.

– Сколько угодно. Вот, вот и вот. И тут.

– Здесь всюду подпись Регент. Аноним?

– Не будем нагнетать. Договоримся. Вам известно, как происходит по другим приходам нынешнею весной. Весеннее поветрие: в московских церквах ограбления. Обстоятельства краж весьма неопределённы. А настоятели храмов в рабоче-крестьянскую милицию не подают и собственными силами ведут розыск. Что