Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

Вот такие два подхода возможны при рассмотрении вопроса о соответствии Гитлера немецкой политической культуре. Оба они не могут быть признаны состоятельными до конца, внимательного наблюдателя не удовлетворит ни полный отказ от идентичности политики Гитлера и немецкой политической традиции, ни полная идентификация с ней. Эти подходы, разумеется, не исчерпывают многообразия и богатства биографической литературы о Гитлере, а всего лишь являются схемами, могущими помочь ответить на поставленный вопрос.

Для снятия противоречия между двумя предыдущими точками зрения следует привлечь еще одну. Третий подход, довольно часто встречающийся в литературе, – это анализ психологии Гитлера. Сущность этого подхода заключается в убеждении, что Гитлер обладал особенностями психики, которые повлияли на его политическую карьеру и на режим, созданный им. Из множества откликов на эту тему ограничимся высказыванием известного английского дипломата, весьма тонкого наблюдателя Гарольда Никольсона, который писал в июне 1939 г.: «Гитлер – это не политический деятель, как Наполеон или Муссолини. Он скорее апостол, пророк в стиле Мухаммеда. У Гитлера иммунитет к обычным человеческим слабостям, что придает ему необычайную силу. Он имеет нечеловеческую способность ненавидеть, его честолюбие безгранично. Во-вторых, Гитлер – мистик, он убежден, что создан для того, чтобы привести немецкий народ к мировому господству. Он верит в свою скорую смерть, и поэтому время для него – не союзник. Его ненависть к евреям, Шушнигу, Нимёллеру, Бенешу, вероятно, и Чемберлену – взрывоопасна. Прямо-таки демонически он ненавидит страх, трусость. Когда-нибудь миллионы людей отдадут свои жизни, чтобы Гитлер доказал, что страх ему чужд»[1225].

На наиболее существенные вопросы интерпретации персоны Гитлера пыталась дать ответы американская «психо-история». Уолтер Лангер (Langer W. Das Adolf-Hitler-Psychogramm. Eine Analyse seiner Person und seines Verhaltens, verfasst 1943 für die psychologische Kriegsführung der USA. Wien, 1972), Роберт Уэйт (Waite R. Adolf Hitler, the Psychoanalitic Cod. New York, 1977) и Рудольф Бинион (Binion R. «…daß ihr mich gefunden habt». Hitler und die Deutschen: eine Psychohistorie. Stuttgart, 1978.) пытались сформулировать новое психоаналитическое понимание личности Гитлера. То обстоятельство, что логику эволюции мировоззрения Гитлера уловить довольно сложно, побудило названных авторов обратиться к психоаналитическому разбору его персоны. Уничтожение евреев и самоубийственное разрушение Третьего рейха эти авторы понимали как проекцию травматических детских переживаний Гитлера. Такой подход означал оставление вне поля зрения анализа общественные и политические условия борьбы Гитлера за власть, то есть радикальную «приватизацию» истории демонической фигурой (как ее представляли эти психоаналитики) Гитлера. Такая интерпретация, по сути, означает деисторизацию развития общества и государства и сведение ее к одному единственному фактору, что не может быть удовлетворительным[1226].

Как легко понять, в центре внимания такого рода исследований находятся психические особенности Гитлера. Не имея возможности детально вдаваться в такого рода анализ, отметим только, что он заключается в выявлении причин психологических особенностей Гитлера в его жизни – во взаимоотношениях с отцом и матерью, родственниками, окружающими, во фронтовых переживаниях. Упомянутый американский ортодоксальный фрейдист Уолтер Лангер еще в 1943 г. составил психоаналитический портрет Гитлера, американский психолог особенно подчеркивал раздвоение личности фюрера: наряду с суперменом, оратором, вождем масс в нем жило и второе, слабое, «Я», которое он и проецировал на расовое меньшинство, на него он и возложил все то, что более всего ненавидел в себе: трусость, слабость, обман, лень, сексуальную извращенность. В такой ориентации есть глубокий смысл, ведь нельзя ненавидеть то, чего не знаешь. Лангер также отмечал, что между характером Гитлера и положением потерпевшего поражение народа Германии в 20-е гг. существовало определенное сходство, в персоне Гитлера миллионы немцев мечтали найти свое избавление[1227]. Другие авторы писали о его гипнотическом действии на аудиторию, о чудовищном инфантилизме, завораживавшем людей, как определяющей черте характера, о садомазохистских наклонностях, о его «склонности к истерии. Все эти свойства, безусловно, также оказали определяющее влияние на возникновение, становление, судьбу режима, но самостоятельно объяснить происшедшее в Германии после 1933 г. они также не в состоянии, поскольку из виду упускается социально-экономическая, политическая ситуация и просто случайность. Нужно учитывать и то, о чем говорилось в предыдущем разделе, – важность и значимость личностных отношений и интриг вокруг персоны президента, исключительно своеобразное стечение обстоятельств в 1932–1933 гг., что во многом обеспечило приход к власти Гитлера, глубоко чуждого немецкой политической культуре, которая отнюдь не исчерпывалась антисемитизмом и примитивной идеологией „фёлькише“. Эту мысль блестяще сформулировал Эрих Фромм в известной книге „Бегство от свободы“: „Нацизм – это психологическая проблема, но сами психологические факторы могут быть поняты лишь при учете их формирования под воздействием факторов социально-политических. Нацизм – это экономическая и политическая проблема, но без учета психологических факторов невозможно понять, каким образом он приобрел власть над целым народом“[1228]. Психологически точно феномен Гитлера предугадал Ницше: „У всех великих обманщиков можно подметить одно явление, которому они обязаны своим могуществом. Во время самого акта обмана под впечатлением всякого рода подготовлений, таинственности голоса, выражения лица, жестов, среди эффектнейших декораций – ими овладевает вера в самих себя; и именно эта вера так чудесно и убедительно действует потом на окружающих“[1229]. В XX в. Гитлер, безусловно, был самым большим обманщиком, причем самого себя, а потом уже и своих слушателей. Интересно, что если этот обман не мог состояться (по каким-либо причинам), то Гитлер просто прерывал публичное выступление и покидал аудиторию.

Таким образом, примирение двух первых точек зрения (именно примирение, а не отклонение какой-нибудь из них) на Гитлера и немецкую политическую культуру видится в возможно более полном осознании того, что при всем несоответствии национал-социализма и Гитлера немецкой традиции, культуре, возможно было возникновение такой психологической ситуации, когда произошла ее чудовищная перверсия и получилось так, что немецкая политическая культура была в исключительно тяжелых социально-экономических и политических условиях втиснута в рамки тоталитарного режима. Иными словами, Гитлер не был случайностью, но не был и закономерностью. Его мировоззрение уловило все кошмары буржуазного века: великий страх перед революцией, „расовый“ психоз австрийцев перед чужим засильем, страхи „почвенника-фёлькише“, что неторопливые и мечтательные немцы окажутся побежденными в состязании народов и, наконец, страх буржуазии, что время ее величия близится к концу, а сознание уверенности рушится»[1230].

Весьма резонным является вопрос, а в чем конкретно Гитлер вышел за рамки традиции, что мешает идентифицировать его с ней, что в гитлеризме было отвергнуто последующими поколениями немцев ради восстановления и оживления немецкой политической культуры? Во-первых, создание тоталитарного государства, в котором все держалось на страхе, насилии, терроре, унификации, идеологическом оболванивании, отсутствии свободы и гарантий прав человека. Во-вторых, авантюристическая внешняя