Молодость может многое - Александр Сергеевич Омельянюк

напарником спущусь и всё осмотрю. Если нам будет трудно, то попросим кого-нибудь на помощь. Но всё равно я не советую вам спускаться сюда — опасно! Можете сорваться… как старшина! Мы всё сделаем сами» — специально припугнул он настырного начальника.

Забив крюки и зацепив за них шнуры с кольцами и коушами, старший сержант Сарычев с одним из курсантов начал спуск по склону ущелья.

Иногда они останавливались и оглядывались вокруг, внимательно всматриваясь вниз. Когда они достигли указанный Фоминым и заваленный камнями небольшой горный выступ, Сарычев скомандовал: стоп!

Ему в глаза сразу бросилась чуть видневшаяся надпись на одном из больших камней: Роман + Джанета = Любовь

Так вот, где похоронен Ромка! — понял Михаил.

— «Один, похороненный есть! Вскрывать будем?» — прокричал он наверх.

— «Нет! Его документы у нас есть. Пусть солдат покоится… вместе со своей… невестой» — прокричал сверху, уважительно понижая голос, Крюков.

Старший сержант с курсантом продолжили спуск, и их взору предстала ужасающая картина. Повсюду по склону на разной высоте беспорядочно были разбросаны трупы мирных жителей и их вещи. Нашлись и трупы трёх военнослужащих и двух знакомых оперативников в штатском.

Михаил вдруг представил себе весь трагизм здесь происшедшего: как с грязной и разбитой колёсами дорожной жижи в пропасть неумолимо съезжал мощных полноприводный трёхосный студебекер, из кузова которого с криками ужаса от безысходности сыпались в пропасть люди, разбиваясь о землю и камни, цепляясь за ветки деревьев и кустов, смертельно травмируясь.

Михаил с напарником обвязали верёвками, как их научили, первый труп рядового войск НКВД и дёрнули за конец шнура: вира помалу!

Груз дёрнулся и медленными рывками поплыл вверх, где другие курсанты поочерёдно принимали тела погибших. Но теперь Михаил сконцентрировался на поиске трупа старшины Зайцева, найдя его лежащим ничком чуть ли не на дне ущелья прям на обломках студебекера. Машина была полностью разбита, а из её передней части торчало рваное железо.

Дав команду курсанту пройтись по дну ущелья в обоих направлениях в поисках новых трупов, Сарычев приступил к осмотру своей находки. Он повернулся спиной к возможным наблюдателям и с трудом чуть перевернул давно закоченевший труп старшины, поразившись торчащей из его глазницы рукоятки кинжала, одним из своих драгоценных камней, словно заменявшей глазное яблоко.

Как и обещал, он основательно обтёр его рукоять своей рукавицей и попытался, было, вытащить кинжал, но тот не поддавался.

— Ладно, пусть торчит! Обещанное я сделал, а дальше пусть старлей сам оправдывается — про себя решил, было, старший сержант.

Но тут он увидел за поясом старшины ножны от кинжала, как и говорил ему Фомин, вынув их и внимательно разглядывая.

— Ах, вот что имел в виду Николай! — понял Михаил.

То, что увидел Сарычев, подвигло его на дальнейшие решительные действия. Старший сержант снова ухватился за рукоятку кинжала, но теперь двумя руками, на этот раз ещё и упёршись ногой в то, что ещё недавно было лицом старшины, и с силой вырвал клинок из глазницы трупа. Обтерев его снегом и рукавицей, стал внимательно разглядывать.

Это был не крупный беноевский кинжал, а небольшой, лёгкий и изящный противокольчужный кинжал с зеркальным клинком с одним долом и с очень тонким остриём. Рукоять и ножны кинжала были щедро инкрустированы драгоценными камнями, что было несвойственно чеченским кинжалам, обычно украшаемым в основном гравировкой и чеканкой, и лишь изредка на рукоятке — двумя драгоценными камнями.

— Видимо этот кинжал из Персии или Аравии, а может даже из Индии?! — решил, обученный некоторым таможенным вопросам, пограничник.

— А откуда этот кинжал взялся? Его взяли, или отобрали у чеченцев? Кто? Зайцев или Фомин? Но, что теперь с ним, таким дорогим, делать? Присвоить, прикрыв тем самым Фомина, и тот, боясь за содеянное, может даже преступление, а не за необходимую оборону, будет молчать? Или отдать Крюкову, а тот его сам… присвоит?! А вдруг Фомин рассказал о кинжале Крюкову? Тогда брать нельзя! Ведь недаром Коля просил лишь стереть следы с рукоятки. Или он побоялся сказать про кинжал, боясь большего разоблачения? Что же мне делать? — терзался коммунист, наверно больше мучаясь от чувства самосохранения.

Но азарт и проснувшееся в глубине души давно дремавшее частнособственническое чувство всё же пересилили терзания совести, страх перед возможным наказанием и потерей чести.

И Михаила осенило: надо заменить кинжалы! Он достал из-за ремня подаренный ему аксакалом кинжал с ножнами, вынул клинок, а ножны засунул старшине за ремень. Затем с чувством омерзения за своё деяние, брезгливо поморщившись, Михаил воткнул свой крупный клинок в зияющую чернотой глазницу. Но толком ничего не получилось. Клинок был слишком длинен и вызывающе торчал из глазницы, слегка, словно с укоризной, раскачиваясь.

— Нет, так не пойдёт! — решил Сарычев, извлекая и этот клинок, также обтирая его и засовывая в возвращённые на место ножны.

— Ладно, скажу там, наверху, что при падении старшина напоролся глазом на торчащий металлический стержень студебекера, и от этого погиб, и я еле снял труп со стержня.

Чертыхаясь на отсутствие сапог, он обернул свой трофей бинтом из кармана старшины и спрятал за пазуху с мыслью, что потом перепрячет, так как к нему уже возвращался курсант. Вдвоём они обвязали труп верёвкой, и Сарычев дал команду на подъём. Пока труп старшины поднимался вверх, а о возвращении утаённого кинжала на прежнее место речь уже идти не могла, старшего сержанта вновь охватили сомнения.

— Ой, что же я наделал!? Я ведь поступил, как мародёр! Или нет? Ведь это старшина оказался мародёром, а я только забрал у него награбленное! — рассуждал Михаил, которому тут же пришла в голову старая большевистская сентенция времён гражданской войны: «Грабь награбленное!».

Пока он терзался этими мыслями, труп оказался на дороге. Окинув взором ещё раз всё вокруг, старший сержант подсадил курсанта и вскоре сам полез наверх. Там он рассказал Крюкову свою версию случившегося и доказательства этого, иногда поглядывая на одновременно удивлённое, благодарное и чуть настороженное лицо Фомина.

Майор оказался доволен, так как версия и факты, доложенные старшим сержантом Сарычевым, полностью совпадали и не противоречили версии старшего лейтенанта Фомина. Из-за чего отпала необходимость ему самому спускаться в пропасть и рисковать жизнью.

Закончив спасательную операцию, печальные находки и альпинистское снаряжение погрузили в студебекеры, и отбыли к месту дислокации.

По дороге, улучшив момент, Фомин обратился к Сарычеву:

— «Михаил, ну ты даёшь! Молодец! Ты это здорово придумал насчёт стержня студебекера!.. Даже не ожидал от тебя… такого! Ну, ты понимаешь, о чём я?».

— «Конечно! Я думаю, так будет лучше. Как говориться, и волки сыты и овцы целы! Не так ли?»