Разрыв-трава. Не поле перейти - Исай Калистратович Калашников

Из-за реки прилетели какие-то птицы, сели неподалеку, качнув ветку, застрекотали. Панкратка подобрался к ним поближе, вгляделся. Так это же голубые сороки! Слышать о них Панкратка слышал, а не верил, что такие могут быть, думал: вранье. Никакое, выходит, не вранье, как есть голубые. По виду сороки как сороки, а цвет пера – будто у голубя, даже поярче, с синеватым отливом. И кричат по-своему. Дивные птицы… Жалко, что Андрюха ушел. Посмотрел бы…

Стоило подумать об Андрюхе, как тут же вернулась обида. Встал – и ушел, хорошие друзья так не делают. И почему это Андрюха может уйти, а ему – нельзя? Тоже встану и уйду. И черт с ними, с коровами.

Думал так, а сам знал, что не уйдет. Что он скажет бабушке, когда домой заявится? А если коровы хлеба потопчут, за кого возьмутся? За мать. Мать скажет: спасибо, сыночек…

От жары, от дум у Панкрата разболелась голова. Он прилег на траву, закрыл глаза. На кошачьих лапах подкралась дремота.

Проснулся от треска сучьев. Дедова нетель, поджарая и суетливая, чем-то похожая на самого деда, чесала бок о ствол черемухи. Дед все менял коров. Мне, мол, с моим понятием всякую держать не с руки, ведерницу надо. И довыменивался, без молока остался. Эта щука чесоточная, наверно, и на будущий год яловой останется. Кинул в нее палкой. Корова резво отскочила от куста, стала щипать траву.

– Эгей!

За кустами мелькнула пестрая рубаха. Андрюха! Бежит бегом. И рукой машет. Уж не случилось ли чего? Но нет, потное, распаренное лицо Андрюхи сияет, по боку колотит сумка. Не пустая.

С разбегу Андрюха плюхнулся на траву, радостно ухнул и, не дав себе отдышаться, зачастил сбивчивой скороговоркой:

– Ни за что не угадаешь, кого я сейчас видел… Спробуй?

Панкратка не отозвался. Обида на Андрюху всполыхнулась снова. Зубы заговаривает. Захотел – ушел, захотел – пришел. Что это такое?

Хмурого его вида Андрюха совсем не заметил.

– Не угадаешь, Панка… Батя мой с войны возвернулся! Подхожу я к своему дому, а с другой стороны мать шагает. Рядом с ней солдат. На ногах обмотки, на груди три медали побрякивают. Я в сторону, а она меня за руку ловит. Своих, мол, не узнаешь. Глянул и обмер – батя! – Андрюха повалился на спину, счастливо засмеялся, дрыгнул ногами, повернул голову, заглядывая Панкратке в лицо. – Угадай, что я принес? Ни за что не сдогадаешься!

Андрюха вскочил, достал из сумки пилотку с красной звездочкой, надел на голову, приложил к виску ладонь.

– Во! На, примерь.

Пилотка была линялой, крепко пахла мужским потом.

– А это что? – Андрюха держал на ладони складной нож с белой костяной ручкой. – Острый, не приведи бог! Батя им брился. Знаешь, он какой? Трахе… трафе… Ну, словом, немецкий. Теперь моим будет. Ну, давай сядем. Тут и для тебя кое-что есть. – Из сумки Андрюха достал что-то завернутое в холстину, развернул на траве, в ней были хлеб и сало. – Гляди, хлеб какой… Не по-нашему стряпанный, кирпичом. А сало вовсе не сало, шпиком называется, потому что мериканское. Ешь, Панка. Я-то уже налопался. Наваливайся, Панка. Я бы еще там сидел, да они не дали, – сознался Андрюха. – Хорошо было с ними сидеть. Мать смеется, батя смеется… У бати два пальца оторвало. И несколько ребер перешибло. Ну, мать спрашивает: остальное-то все цело, ничего больше не оторвало? Батя ей отвечает: все вроде на месте, но проверить надо. Мать говорит: проверим. Вот он – на меня глазами показывает – уйдет и проверим. Этот хлеб и шпик мне завернула – иди покорми Панку. Сейчас, наверно, проверяет, нет ли у бати еще каких повреждений… Промежду прочим…

И потому, что слов этих – «промежду прочим» – Андрюха раньше не говорил, и по тому, как он их сказал, Панкратка понял: слова эти друг успел перенять у своего отца. В сердце вдруг просеклась боль. Ему-то уже никто никогда не принесет ни каких-то особенных слов, которые захотелось бы повторять, как это делает Андрюха, ни складного ножа, ни пилотки со звездочкой, ни мериканского сала с чудным названием «шпик»…

V

С начала войны усохшие было надежды Балаболки проросли вновь. Председатели менялись без конца: кого в армию призовут, кто в колхозном деле петрит худо – дадут по шапке и нового ищут. Все больше-то на стороне… Ума не хватает к своим приглядеться. Вот, к примеру, он, Степан… В такое время держать его в сторожах есть дурость несусветная. Все равно что на скаковой лошади дрова возить или впрягать трактор в шарабан.

Последний председатель был человеком головастым, Степана приметил и должность дал – определил в кладовщики. Приняв связку ключей от колхозных амбаров, Степан полюбопытствовал:

– А кто на мое место заступит?

– Никто… Нет у нас людей на такое дело, Степан Терентьевич, – огорошил его председатель. – Все на тебя возлагаем. Ты теперь лицо ответственное. Стало быть, за любой урон единолично головой отвечаешь.

Это было не совсем то, о чем мнилось-думалось, но спорить Степан не стал. Зачни говорить-доказывать, тебя турнут в пастухи либо в конюхи. Кладовщик, он – фигура. Весь колхозный достаток ему доверен. Разобраться, после председателя он наиглавнейший в колхозе человек. Показать себя надо. А там, может, что-то иное наклюнется.

Старался. В кузне запоры заказал – никаким ломом не выворотишь. И все же в ночь раз-другой обход делал – береженого бог бережет. По всем углам амбаров плашек понаставил – объявил войну мышам-крохоборам. Все принимал-выдавал с весу да с меры, объегорить – не думай, подсчеты-отчеты делал аккуратно. Чего сколько есть, мог спросонок сказать. Председатель похвалил:

– Так и делай, Степан Терентьевич.

– Социализм есть учет, – ответил ему Степан и глаз, поповским салом порченный, слегка прижмурил, – не меньше других знаем, да не все сказываем.

Головастый председатель проработал недолго. Был он из фронтовиков, войной покалеченный. Ему бы себя оберегать… Не сумел. Слег. Доктора сказали: надолго. Районному начальству опять забота – искать замену. На этот раз поиски что-то подзатянулись. И надумал Степан показаться в районе. Но как и кому показаться – вопрос. Из старого начальства никого не осталось, новое ни его самого, ни прежних заслуг перед колхозным строем не знает. Надо все сделать без промашки. Думать надо, как и с какого боку подступиться. Вспомнил… Живет в районе Разуев, тот уполномоченный, что когда-то затверждал его председателем. На высоких должностях был Клим Антипыч Разуев. Но перед войной тяжело заболел, отнялась