Лист лавровый в пищу не употребляется… - Галина Калинкина

– Это капитан твой сильный? Ты трепет перед ними чувствуешь, потому что они оправдание твоему иудству.

– А ты, лакировщик, может, сам храм-то обнести хочешь?

– А не ты ли разорить пришёл? Но уйдёшь с пустыми руками.

– Это кто ж так постановил?

– Здесь я постанавляю.

– Тихоня, а разговорчики контрреволюционные. Тебе, долгогривый, не чашки разбирать, в священноиноки податься. Начётчик. Святоша. Праведник.

– Чужая правда кривде глаза застит? Запах с ладошек не сойдет, никакими примочками не выведешь… Осиной пахнут.

– Надоел ты мне, Лантратов. Ну, слушай, попа-то вашего – контрика – мы вчера придавили.

– Вот чем твои ладони пахнут: горячими брызгами.

– Зря ты про ладони. Частности про конец иерея хочешь? Может, на лавку присядем, побалакать?

Лавр туловищем дёрнулся вправо, и вправду собираясь отыскать лавку. Но боковым зрением уловил промельк тёмной фигуры в свою сторону, молниеносный звериный бросок. Чуть успел спиной развернуться к печке и тут же ощутил удар в шею чем-то тупым, железным. Задело ключицу, левая рука как одеревенела, иголочками закололо. Присел от боли и угодил в поленницу. Загремели дрова и кочерга о железный настил перед топкой. Одно полешко здоровой рукою ухватил за шершавый край. Промелькнуло, не дотянул тот росточком…а кабы в висок угодил…

Муханов головой саданул в живот и как пополам переломил долговязое тело противника.

Полешко из рук Лавра вылетело, дыхание перехватило. Лавр ринулся вперёд, не разгибаясь, в темноте вцепился чекисту в ворот, потом перехватился за грудки. Но тот оступился на полене, падая, утянул и опрокинул на себя Лавра. Они катались по полу на выходе из придела. Сопели, больно барахтались по разбросанным поленьям, бились о чугунную дверцу, о массивный напольный светильник. Не уступали. Не расцепились и когда снизу, из подклета, послышался сухой треск и вслед за ним гул.

Выстрел. Там внизу Филипп. Кто стрелял?.. В стороне пятно света. Растёт. Из алтаря? Поберёгся б дьячок.

Снова треск и гул эхом.

Второй. Третьего жди… Запах. Нет, не порох… Противный… Близко… Запах мокрых ладоней, непростиранности и чужого пота. Светлое пятно ближе. В лицо край облачения. Ушёл бы ты, старик. Не суйся, без тебя проще. А чекист вёрткий…

Поднялись на колени, за грудки друг друга схватили и давай тянуть вниз оба. Потом вскочили на ноги, ударили по два раза. Лавр первый раз промазал, широко, неумело размахнувшись. Муханов оба раза попал: по губе и в скулу. Второй раз и Лавр попал, разозлившись и тыкнув с силой, не разбирая куда. По боли в костяшках пальцев понял: сильно ударил, должно, до крови.

И снова сцепившись и громко дыша, повалились на пол. Неожиданный свет близкой свечи выхватил из тьмы испуганное лицо дьячка, искажённое лицо Филиппа, потом багровую осоловелую физиономию тучного человека, на полтуловища вылезшего из проёма.

Начальствующий окрик: «Муханов, в сторону!»

Филипп и тучный устремились к дерущимся в приделе. Но тучному на пути неловко подставился протодиакон. Тучный что есть сил отпихнул старика, старичок охнул и беспомощно осел на пол возле печки. Свечу выронил. И тут же огонь взялся на пакле, стружке и щепках для разжигания. Спорым огнём озарились зелёно-голубые «лимончики» на изразцах, медные пуговицы-держатели, лики двух Никол: с мечом и молящегося, а в центре придела высветились лица пятерых человек. При свете огня Гора мигом бросился на противника, целившего в сторону двоих на полу. Вдарил по ногам того, с оружием, напольным подсвечником, как гирей пудовой. Третий выстрел попал в ризу Николы с мечом. Револьвер вылетел из руки стрелявшего. Уши заложило.

Человек, сбитый разом с двух ног, рухнул, вскрикнув:

– …Аа…Какого псула…

На голову ему со всего маху опустилась кованая кочерга. Филипп застыл над осевшим телом, опустив кочергу, как шашку опускал в двух руках, после сложной джигитовки, и взглянул на массивный подсвечник, гулко покатившийся пустой катушкой в сторону.

Лавр тут же вскочил на ноги. Отдалённо, будто вовсе и не он думает, изумлялся, почему дьячок завалился, отчего стрелявший повалился. За Лавром вскочил и Муханов, пустые глаза его будто ввалились, в полутьме вместо глаз оставляя провалы глазниц. Какие-то секунды они – Лавр, Муханов и Гора – втроём смотрели друг на друга, стоя, пытаясь отдышаться. Становилось заметно светлее, по лицам забегали отблески всполохов. Муханов выхватил из-под мышки револьвер и целился то в Лантратова, то во второго, чернявенького, выбирая, кто из них опаснее ему. Все трое слышно дышали. Тишины давно нет. На полу стонет тучный. У печи поп бормочет. В углу потрескивает огонь. Муханов наставил дуло на чернявого, вскинул руку.

Похоже, и четвёртому выстрелу быть. Лавр закрыл собой Гору, за высоким ростом и широкоплечестью своею и двоих бы упрятал. Вот он и последний выстрел…сей…час…Вита – жизнь…

По полу храма загрохотали сапоги. Рывком, до визга, распахнулась чугунная решётка в центре. Трое разом, машинально, нервически, обернулись на визготню. У придела объявился запыхавшийся Колчин, с наганом в руках. И уставился инженер не на лежачего, не на троих, готовых броситься, а в стену.

Лавр взглянул следом за прибежавшим. Языки пламени стелились по киоту, забираясь внутрь створки. Лантратов сорвал с себя куртку, кинулся спасать Николу Мирликийского. Муханов, смекнув перевес сил, проворно нырнул в лаз с лестницей; за ним, чуть помедлив – гасить или бежать, спохватился Подопригора. Лавр сбивал огонь задымившейся курткой. Огонь жарил дерево, лик, лицо и руки – не поддавался. Колчин за подмышки поднял протодиакона и усадил на лавку возле медленно раскачивающейся решётки.

– Да цел я, цел. Бросьте. Гасите…

– Лантратов сам… Дыму больше… Уйдём, Лексей Лексеич, задыхнёшься тут.

– Оттащите, оттащите подальше его. Я один собью.

Наверх поднялся разочарованный Гора.

– Утёк. Вёрткий! Но башку ты ему здорово расшиб, Лаврик.

– Мой бегает, а твой лежит. Не шибко ли ты?

– К ним всё дозволено, как они себе всё дозволяют…

– Подгорел угол-то. Еле сбил огонь.

Закашлялись один за другим. Снова тьма осела на плечи, теперь удушливая.

– Свечу вот зажигайте, да подсвечник поднимите. Господи, Господи…что деется! Вы, чада, бегите немедля, говорю вам, бегите, бегите!

– Верно. Вы вот что, ребята, давайте-ка отсюда. Где поклажа, Лексей Лексеич?

– Ты, Никола, с ними. Сейчас люди… Стреляли тут. И огонь… У тебя оружье. Дыму-то, дыму… А всё ж спас Илия Пророк, огнь остановил. Господи, Господи…

– А ты как же, старик?

– Мне тут домовина. Куда я? Вон мёртвого того сдам и ответствовать стану за учинённое. В храме-то что устроили?! Стреляют в доме Божьем.

– Живой он. Просто скажи – вора сдаю. Пока разберутся, кто да что. На военного он в своём кафтане не походит. Вор как вор.