Шпион - Артур Батразович Таболов

независимо от того, какие должности они занимали в нацистской партии и в правительстве при Гитлере. Курту Танку и Генриху Хилю было разрешено въехать в страну, они прибыли в Буэнос-Айрес на пассажирском самолете компании Aerolíneas Argentinas.

В настоящее время профессор Танк является научным сотрудником конструкторского бюро государственной фирмы, разрабатывающей самолеты дальнего действия для пассажирских авиалиний. Генрих Хиль принят на должность его ассистента. Фирма предоставила им квартиру с двумя спальнями в многоэтажном доме в районе Бельграно. В ней наш военный атташе и встретился с профессором Танком.

На его вопрос, что заставило профессора так поспешно уехать из Германии, Танк объяснил, что возникла ситуация, при которой его могла захватить советская разведка и насильно вывезти в Советский Союз. Поэтому он связался с американским офицером, неоднократно предлагавшим ему выехать в США и работать в ракетной программе, и сообщил, что готов принять его предложение. Так он и Генрих Хиль оказались в Нью-Йорке.

На вопрос, собирался ли профессор принять предложение американцев, он ответил, что не собирался, а к такому способу действий прибегнул только потому, что не видел другого выхода.

– Как вы узнали, что русские хотят вас захватить и вывезти в Советский Союз? – спросил наш сотрудник.

– Меня предупредил об этом советский подполковник. Его фамилия Токаев. Генрих Хиль связался с ним и узнал, что на ближайшие дни запланирована операция по моему захвату. Поэтому пришлось действовать очень быстро.

– Почему советский подполковник вас об этом предупредил?

– Этого я не знаю. Могу предположить, что он не во всем одобрял политику своего правительства.

– Но для русских это совершенно необычно. Подполковника могли обвинить в государственной измене. Почему он на это пошел?

– Не знаю, – повторил Танк. – Могу только гадать. Все люди разные. Они могут думать не так, как предписывает им государственная идеология. Мне показалось, что подполковник Токаев с пониманием относится к моей позиции неучастия в подготовке новой войны.

На этом содержательная часть разговора была завершена. Надеюсь, мистер Браун, посольство Великобритании в Аргентине выполнило Ваше поручение».

– Вы что-нибудь поняли, Джордж? – спросил Браун, когда майор Хопкинс дочитал донесение.

– Нет, сэр. Наш перебежчик полон тайн, как Бермудский треугольник.

– Сколько времени вы с ним работаете?

– С ноября прошлого года.

– И вопросов не убавляется, а прибавляется?

– Да, сэр.

– Как ведет себя подполковник Токаев?

– Спокойно. Он человек с очень устойчивой психикой.

– Чем он занимается после допросов?

– Английским языком. Попросил дать ему преподавателя, обложился словарями.

– Есть успехи?

– Очень заметные.

– Я слежу за вашей работой, внимательно читаю все протоколы допросов, – помолчав, продолжал Браун. – Вы все делаете правильно. И все-таки ответа на самый главный вопрос мы не получили. Допустим, что Токаев ушел на Запад по идейным соображениям. Если это так, то такому решению должен предшествовать кардинальный слом характера, отказ от всех догм, внедренных в его сознание государственной пропагандой. Почему бы вам, Джордж, не попытаться поговорить с ним об этом без протокола? Как говорят русские, по душам. Возможно, что-то и прояснится.

– Я так и сделаю, сэр.

17

– Сегодня, Григорий, наш разговор не записывается, все микрофоны отключены. Мы просто поговорим. Согласны?

– Давайте, Джордж. Будем говорить по-английски?

– Нет, по-русски. Ваш английский еще недостаточно хорош. А я хотел бы точно понимать то, что вы скажете. Вы говорили, что в коммунистическую партию вступили, когда вам было двадцать два года, и никогда не подвергали сомнению ее идеи?

– Да, это так. Даже мысли об этом не возникало.

– Что заставило вас изменить свое мировоззрение?

– Непросто ответить. Это накапливалось постепенно, как соли тяжелых металлов в костях. Первые сомнения появились во время раскулачивания. Я не понимал, почему у хороших хозяев, заработавших все своими руками, отбирают имущество, а их высылают как преступников. Потом появилась статья Сталина о перегибах на местах, меня это как-то успокоило. Очень большим потрясением было начало войны. Как же это? Мы пели: «Броня крепка, и танки наши быстры», а немцы уже под Москвой. Значит, что-то было не так и все слова, что мы готовы к войне, ничего не стоили? Мы все время говорили о дружбе народов, а целые народы Кавказа выселили в Казахстан. Загнали в теплушки и увезли, как скот. Чеченцев, ингушей, балкарцев. Семьями, со стариками, женщинами и детьми. Под тем предлогом, что они сотрудничали с немцами. Женщины и дети не могут ни с кем сотрудничать.

– Как вы узнали о депортации? Это сорок четвертый год, вы давно уже жили в Москве.

– Узнал. Приезжали знакомые, рассказывали. Всем рот не заткнешь.

– Но осетин, насколько я знаю, не тронули.

– Если беда у соседа, значит, и в твоем доме беда. Так мы считаем.

– То, о чем вы говорите, знали в Советском Союзе все. Почему только вас это заставило переменить мировоззрение?

– Вы ошибаетесь, не только меня. Война многих заставила серьезно задуматься. Знаете, какие письма наши солдаты писали домой в ответ на жалобы родных на трудную жизнь? «Потерпите еще немного, мы скоро вернемся и наведем порядок. Научим их Родину любить». И что? Вернулись, и все осталось по-прежнему. Каждый по отдельности понимает, что все идет не так, но срабатывает инстинкт самосохранения. «Что я могу сделать? От меня ничего не зависит», – так думают, это общая беда России. Беда и вина. Профессор Танк сказал, что худшее качество немцев – законопослушность. Она превращает народ в стадо, в рабов. Это же можно сказать и о русских.

– Вы осетин, но считаете себя русским?

– Да, я русский. По складу мышления, по образу жизни, по рабской психологии – она сидит в моих генах.

– Сидит не очень-то крепко. Человек с рабской психологией не способен на такой поступок, который вы совершили. Я имею в виду ваш уход на Запад.

– В жизни каждого человека наступает момент, когда он должен принять решение. Чтобы не потерять к себе уважение. Я принял такое решение. Вот оно: неучастие в подготовке новой войны.

– Вы сказали, Григорий, что недовольство накапливалось в вас, как соли тяжелых металлов в костях. Это может продолжаться очень долго. Даже всю жизнь. Чтобы оно привело к действию, должно произойти какое-то событие, которое сделало бы его неотвратимым. В вашей жизни было такое событие?

– Да, было.

– Что это за событие?

– Совещание у Сталина в апреле 1947 года…

18

14 апреля 1947 года, во втором часу ночи, в коттедже подполковника Токаева раздался телефонный звонок. Звонил дежурный офицер из управления СВАГ в Карлсхорсте. К