Под знаком тибетской свастики - Фридрих Наумович Горенштейн

27. Сцена

Военный совет состоялся в походной палатке барона. Докла­дывал Резухин.

- Ургу, ваше превосходительство, занимает многотысячная ки­тайская армия со штабами, полевыми телефонами, горными орудия­ми. А у нас несколько сот измученных, оборванных и полуголод­ных всадников на отощавших конях. Одна пушка, один пулеметный взвод и минимальный запас патронов.

- Что ж, - сказал Унгерн, - мысль о том, чтобы с такими сила­ми выбить китайцев из города, кажется безумием, но мы опять пой­дем к столице. Теперь, оставив Май-манчан в стороне, я решил атаковать Ургу с северо-востока. Постараемся ночью незаметно по­ дойти к центральным кварталам по руслу речки Селды.

И он склонился над картой, указывая направление.

28. Сцена

Ночной бой длился уже несколько часов. Барон появлялся то в одном, то в другом месте. Он был без оружия, с одной лишь тростью-ташуром.

- Отчего нет продвижения? - кричал он. - Атаковать пулеме­ты.

- Ваше превосходительство, - сказал один из подъехавших офи­церов, - китайцы успели приготовиться. Устье Селды и гребни хол­мов покрыты окопами.

Я с трудом узнал в офицере Гущина. Лоб его был перевязан окровавленной тряпкой. Он слез, почти свалился с коня, схватил протянутую ему бутылку, начал жадно пить.

- Атаковать! - кричал Унгерн, - Непрерывно атаковать! - и ударил тростью Гущина по спине. - Атаковать!

- Верхом пройти не удастся, ваше превосходительство, - ска­зал Гущин.

- Сотням спешиться! Атаковать!

Казаки в пешем строю лезли прямо на китайские пулеметы. Барон появлялся в самых опасных местах со своей монгольской тро­стью, бил по спинам солдат и офицеров.

- Атаковать! - кричал он. - Сколько у нас осталось пулеметов?

Увидев юного прапорщика с пулеметом, он спросил:

- Сколько пулеметов?

- Два кольта, ваше превосходительство, - ответил юный пра­порщик

- Как твоя фамилия?

- Козырев, ваше превосходительство.

- Эти два бесценных кольта отданы под твое командование, Козырев. Береги их и себя, смотри, если ранят, повешу.

- Оправдаю доверие вашего превосходительства, - радостно ответил Козырев.

Бой продолжался. Спустя некоторое время барон опять подъе­хал к пулеметному взводу. Козырев лежал на спине.

- Что с ним? - спросил барон.

- Пуля в животе, - ответил кто-то из казаков.

Сидя в седле, барон посмотрел на окровавленный живот, на мгновенно посветлевшее лицо Козырева.

- По виду рана смертельная, - сказал он, - вывезти его с поля боя в госпиталь. Может, все ж уцелеет. Юн слишком.

И отъехал. К утру китайцы были сбиты с позиций, казаки продвигались вперед.

- Китайская пехота отброшена к храмам монастыря Дехуре, - доложил подъехавший офицер.

- Мистическая вера никогда не обманывала меня, - говорил барон, глядя в бинокль. - Я уверен, китайцы в панике, готовятся к эвакуации. Атаковать!

К вечеру канонада усилилась.

- Отчего нет продвижения? Где Резухин? - кричал барон. - Резухина ко мне!

Подъехал Резухин.

- Почему остановились атаки? - закричал барон. - Для победы хватит одной-двух атак.

- Ваше превосходительство, - сказал Резухин, - китайцы под­тянули к месту прорыва свежие силы, в том числе и артиллерию. А наши резервы исчерпаны. Потери огромны. Триста человек убиты­ми и ранеными. Треть казаков.

- А офицеры? - закричал барон. - Офицеры отсиживаются по­зади.

- Ваше превосходительство, - сказал Резухин, - четверо из десяти офицеров остались лежать мертвыми на ургинских сопках, патроны на исходе, продовольствие тоже.

- А где монголы?

- Обещанное монгольскими князьями подкрепление не поя­вилось.

- Что ж, отступать? Две-три атаки не хватает до победы. И отступать!

- Ваше превосходительство, сильно похолодало, - сказал я. - Ночь обещает быть морозной, теплой одежды нет. Раненые умира­ют от холода.

- Тогда придется отступать. Будем отступать. Я оставлю не­большой отряд возле Урги для морального давления на китайцев, которые напуганы и психологически не способны удаляться от го­рода далеко. Сам же с главными силами, увозя раненых, уйду к вос­току, на берега Карумна, в те места, которые семь столетий назад стали колыбелью империи Чингиз-хана. Отказываться от своих пла­нов я не собираюсь.

29. Сцена

В своей юрте барон принимал тайных посланцев Богдо Гэгена. Он говорил:

- Передайте Богдо Гэгену, предводителю Монголии, я пришел в вашу страну, чтобы начать всемирное дело. Я сражаюсь против коммунистов, евреев и китайцев. За кровь и правду-истину. Я буд­дист, потому что эта религия учит подчинению младшего старшему. Я восстанавливаю чистую кровь народов, завоевавших мир. Пусть монголы помогут мне взять Сибирь. Я - новый Чингиз-хан, я возве­личу Монголию и сделаю главной спасительницей мира от больше­визма.

- Барон Иван, ты бог войны, - сказал один из лам, - мы верим тебе, мы знаем, что ты с помощью духов можешь становиться неви­димым, посылать на врагов панический страх.

- В наших пророчествах, - сказал другой лама, - националь­ный мессия должен прийти в годы жизни восьмого Богдо Гэгена с севера.

- В пророчествах Бицигу Цадан Шулин, священного белого камня, - сказал третий лама, - сказано, что после великой смуты явится непобедимый белый батор, который спасет и возродит мон­гольского Хагана. Это пришествие должно произойти в год белой курицы. Год белой курицы приближается. Ты - белый генерал, и это делает такое пророчество для нас, монголов, очень волнующим. Белый цвет - цвет Чингиз-хана.

- Ты так же рыжебород, как Чингиз, - сказал первый лама.

- Ты состоишь в родстве с самим Цата ханом, - сказал второй лама, - сам Цага хан послал тебя к нам.

- Кто это Цага хан? - спросил я, поскольку записывал разго­вор.

- Это государь Николай II. Они верят в мое родство с госуда­рем и к тому же не знают, что государь уже мертв. Не надо разру­шать их наивной веры.

Вдруг раздался ужасный крик.

- Что там происходит? - поморщился барон.

- Видно, Сипайлов допрашивает арестованных, - сказал я.

- Скажи, чтобы сейчас не допрашивал, пусть зайдет.

Я вышел и направился к дощатому сараю неподалеку, откуда доносились крики. Какому-то связанному арестанту лили в ноздри кипяток из