Под знаком тибетской свастики - Фридрих Наумович Горенштейн

- Есаул!

Я бросился на зов.

- Ну как она? Ходит?

- Так точно.

- Ну черт с ней, еще замерзнет. Прикажи ей выйти на берег, набрать хворосту и разжечь костер.

Я быстро вышел и крикнул:

- Вестовой! Набрать сухих дров, разжечь костер! Только что­бы барон не знал.

Среди темной ночи пылал огромный костер, а около него вид­на была фигура женщины. Утром барон вызвал меня.

- Как наказываемая женщина провела ночь? - спросил он.

- Исполнил все, что вы велели, ваше превосходительство.

- Хорошо. Голубеву я назначаю сестрой милосердия к докто­ру Клингенбергу, пусть старательным уходом за ранеными заглажи­вает свое преступление и пусть туда идет пешком.

- Ваше превосходительство, госпиталь находится под коман­дой Сипайлова.

- Я понимаю, о чем ты, есаул, - сказал барон, - но страх перед наказанием спасет Голубеву от притязаний этого монстра.

Я вышел ободренный и, вопреки приказанию барона, отвез Веру в госпиталь. Большую часть дороги мы молчали. Вера сидела, по­нурив голову, сгорбившись.

- Ваш муж находится в том же госпитале, - сказал я.

- Бог с ним, - ответила Вера.

- Вам его не жалко?

- Жалко. Мне всех жалко и себя тоже.

В госпитале я усадил Веру в передней и пошел искать доктора Клингенберга. Доктор был в перевязочной.

- Доктор, - сказал я, поздоровавшись, - по приказанию барона я привез вам новую медсестру, госпожу Голубеву. Туг ее муж, меж­ду супругами сложные отношения. Я хотел бы его подготовить к встрече.

- Это теперь не нужно, - сказал доктор, - пойдемте.

Мы спустились в подвал, в полутемную комнатушку. На койке кто-то лежал, укрытый с головой простыней. Доктор откинул про­стыню, и я увидел восковую голову Голубева с полуоткрытым ртом.

- Отчего он умер? - спросил я.

- Умер, - неопределенно ответил доктор.

- Яд? - спросил я.

- Он очень просил, - сказал доктор. - Мы должны быть гуман­ными не только по отношению к несчастным животным, но и по отношению к несчастным людям.

- Госпожа Голубева находится в тяжелом состоянии. Не надо ей сейчас говорить о смерти мужа.

- Хорошо, - ответил доктор, - я велю отнести труп в подвал, а ночью мы его похороним в общей могиле еще с несколькими умер­шими. Голубевой скажем, что муж отправлен в монастырскую боль­ницу.

Войдя к Голубевой, я сказал:

- Мадам, к сожалению, вашего мужа здесь нет, его отправили к монголам в монастырскую больницу.

- Тем лучше, - сказала Голубева.

- Мне пора, мадам, - сказал я, - идите к доктору, он человек хороший, он все вам объяснит и вам поможет. Я кивнул и пошел к дверям.

- Есаул, - окликнула меня Голубева, - подождите. Я подошел.

- Господи, - сказала Голубева, - неужели так и умрешь, не повидавши счастья, неужели?

Она неожиданно обняла меня и, положив голову на грудь, за­плакала. Не зная, что говорить, я молча гладил ее по волосам, по вздра­гивающим от рыдания плечам. Вдруг она спрашивает меня:

- Есаул, как вас зовут? Я забыла.

- Николай Васильевич.

- Николай Васильевич,- говорит, - Коля, приходите меня на­вещать. Мы с вами вместе так много перестрадали. А совместные страдания рождают истинную любовь.

Тут я расчувствовался:

- Мадам,- говорю.

Она перебивает:

- Коля, зовите меня Вера.

- Вера,-говорю ,-уходите через границу в Маньчжурию. Тут вы пропадете. Мы все обречены, но вас жалко. Вы красивая, моло­дая. Берегите себя, рожайте детей. После нас в России нужны будут другие люди.

Вдруг нервы не выдержали, и я опять, но теперь уже открыто, совершенно не по-мужски разрыдался.

- Я вам дам адрес к одному человеку, - сказал я, наконец уняв рыдания. - Он вам поможет перейти границу. Вот вам деньги.

- Спасибо, Коля, я буду ждать вас.

- Меня вы не дождетесь. Ищите себе другого, не испорченно­го нашей жестокой жизнью. А барона, если можете, по-христиан­ски простите.

- Барон мстит мне за свое уродство, - сказала Вера, - у него длинная шея с кадыком и сутулая спина, его не любят женщины.

- Не говори так, - испуганно огляделся я. - Тебя повесят или сожгут. И меня вместе с тобой за то, что не донес.

- Что ж, - сказал Вера,- тогда за наши страдания мы встретим­ся с тобой вместе в раю.

Вдруг, обняв за шею, сильно поцеловала меня в губы. Взволнованный, я поспешил уйти.

39. Сцена

Долго не мог я заснуть в ту ночь, ходил или сидел на койке, глядя в пространство.

- Неужели так и умру, не повидавши счастья? Какое оно та­кое? - повторил я слова Веры.

- Есть счастье, да нет душевной силы искать его.

Заснул под утро. Утром меня разбудил дежурный офицер.

- Барон незамедлительно ждет вас, - сказал он.

- Военный совет? - спросил я.

- Не знаю, барон ждет.

Я торопливо собрал бумаги. Войдя к барону, я, отдав честь, положил бумаги перед ним.

- Ваше превосходительство, - сказал я, - это последние сведе­ния, полученные нашей агентурой в Урге.

Барон даже не взглянул на бумаги. Мне приходилось видеть его во многих обликах, особенно часто озлобленным. Однако сей­час вид его был необычайно ужасен. Волосы всклокочены, лицо бледно. По-моему, он был пьян или принял большую дозу кокаина. Он посмотрел на меня своими белыми неподвижными глазами и спросил тихо, почти шепотом:

- Ты, есаул, жене Голубева предлагал помощь для побега?

Меня обдало жаром. Я молчал.

- Да или нет? - опять спросил барон тихо.

- Да, - так же тихо ответил я, ежась под взглядом белых непод­вижных глаз барона.

- Понимаешь ли ты, есаул, что это измена и я могу тебя пове­сить?

- Понимаю, - ответил я, - я действовал из чисто христианских побуждений.

- Ах, вот оно что. Читали ли вы Заратустру, есаул? - почему-то на “вы” спросил барон.

- Нет, ваше превосходительство.