Ласточка - Алексей Тимофеевич Черкасов

Солнце поднялось высоко. В открытое окно дохнул прохладный воздух. Ольга расплела косы и, рассыпав густые длинные волосы, провела ребром ладони сверху вниз, отделяя прядь, а затем стала заплетать ее проворными сильными пальцами.

– А красивые у тебя волосы! – раздался сзади нее голос Никиты.

Ольга выпустила прядь, откинула волосы на спину, оглянулась. Никита, приподнявшись на локте, смотрел на нее.

– А ты уж проснулся? – спросила Ольга своим певучим мягким голосом. – Ты бы еще поспал!..

– Красивые волосы!.. – снова повторил Никита и, опускаясь на подушку, проговорил уже в забытьи: – А Имурташка кусается. Кусается шельма! – И снова заснул.

XIII

Имурташка проснулся угрюмый и злой, как игрок, накануне проигравший все свои сокровища. День – жаркий. После грозы и ливня – парит. Косясь на приискателей, Имурташка сидит в углу за буфетом, маленький, желтолицый, выкуривая одну трубку за другой. Одет он в пестрый стеганый халат, в ичиги, а с головы так и не снимает ни днем ни ночью бараний треух!

Комиссар прииска Черепанов долго присматривается к Имурташке.

– Как тебя звать, гость дорогой? – спрашивает комиссар.

– Имурташка.

– А фамилия?

– Меня Ухоздвигов звал Имурташкой.

– А имя? Твое родное имя?

– Меня все звал Имурташка! – сердито отвечает хакас и затягивается из трубки.

– А ты помнишь, сколько тебе было лет, когда ты попал к золотопромышленнику Ухоздвигову?

– Мало лет. Может, десять, может, двадцать. Хозяин мне сказал: «Ты будешь Имурташка. Золото будем искать. Ты будешь мой проводник». Я знал горы. Имурташка знал тайга. Как свой улус… Много прошло лет. Может, десять, может, тридцать. Все забыл. Не помню. Тогда был Имурташка молодой. Все знал. Теперь Имурташка старик. Все забыл. Пошто Имурташке жить не дают, начальник? Пошто Имурташку стреляют? – Злые огоньки в черных глазах хакаса сверкают вызывающе.

– Имурташка должен показать золото, – говорит комиссар. – Золото, которое добыли рабочие. Золото, которое украл у рабочих Ухоздвигов. Имурташка будет жить.

У Имурташки огонь в глазах. Он хмурится, попыхивает едким вонючим дымом и, чтобы не продолжать разговора с комиссаром, свертывается калачиком, ложится в угол за шкаф, бормочет:

– Имурташка ничего не знает! Имурташка будет умирать.

Комиссар спрашивает у стоящих в охране приискателей – сына и отца Разуваловых:

– Он ранен?

– Да, вроде этого, – говорит старик.

– В правое плечо саданул его Никита, – поясняет Разувалов-отец, здоровый, широкоплечий, косматый мужик лет пятидесяти. – А што, Иван Павлыч, в Минусинск повезем их аль на прииск? Люди-то они оба бегучие. Этот-то, – Разувалов качнул косматой головой в сторону косого, полулежавшего на диване, – орудовал на прииске при Колчаке. Зовут Иваном Птахой. Свирепый был – не приведи господь!.. Сдается мне, этот да Имурташка знают все черные дела Ухоздвиговых и все тайники. Сам-то Ухоздвигов в тайге. Смотреть надо в оба.

– Смотреть надо, – соглашается комиссар и подходит к дивану, с которого привстал Иван Птаха.

– Значит, вы колчаковский каратель?

Косой молчит. Неподвижным взглядом смотрит в красное лицо Разувалова, коварно посмеивается, обнажая белые крупные зубы.

– Я вас спрашиваю!

– Вы – ко мне?

Косой удивлен. Он накидывает на плечи брезентовый плащ, спокойно отражает напористый взгляд комиссара и так же спокойно разъясняет:

– Если вы меня спрашиваете, то я не колчаковец. Я, как вам известно, ремесленный человек. Печник. Весной работал у вас в этом доме. Знаете.

– Вот оно как! – Разувалов-сын покачивает русой головой. – Давно ли вы, Иван Михеич, перелицевались? Я ведь вас знавал в детстве. Вы – сын главного подрядчика, Михея Спиридоныча. Бравый вы были паренек. Я ведь даже по сей день помню, как мы с вами в Жарлыке купались. А в девятнадцатом вы грозились отрубить мне голову шашкой.

– Хе-хе-хе, ловко! – Разувалов-отец доволен. – Вы, Иван Михеич, не играйте в прятки. Приискатели – народ справедливый. Не любим кривых выездов. Режьте на прямую. Вам ловчее и нам легче.

Иван Птаха сердится. Торопливо закуривает папиросу.

– Я имею право не отвечать на подобные доводы, – говорит он комиссару. – Я ехал в тайгу охотиться. Я умею убивать медведей. Но не умею добывать золото. Вы имеете право не верить мне, но я не могу говорить вам того, чего не было на самом деле.

– Все мы это уточним, – спокойно отвечает комиссар и говорит Разуваловым, сыну и отцу, что они часа через два выедут вместе с задержанными в Минусинск.

Вскоре после ухода комиссара в буфетную входит Ольга. Румяная, веселая, Ольга Федорова входит гордо. Еще никто из приискателей не видел Ольгу угрюмой, мрачной. Она всегда весела. Она всегда легка на шаг. Ольга просит Разуваловых оставить ее на минутку с Имурташкой.

– А ежели что случится? – Разувалов-отец не решается. – Ить они в окно выпрыгнуть могут. Тогда как?

– У меня не выпрыгнут, – успокаивает Ольга и, улыбаясь, смотрит на Ивана Птаху. – Да удобно ли от бабы прыгать в окно? А вдруг баба да возьмет за воротник! Нет, уж вы оставьте нас, Михаил Игнатьич, и вы, Николай Михайлович. Да и Птаха пусть уйдет с вами. Я буду говорить с Имурташкой. Комиссар разрешил.

Имурташка притворялся спящим. Но, услышав насмешливый голос Ольги, он приподнялся, невозмутимо посмотрел своими потухшими глазами на женщину и, не торопясь, стал набивать маленькую алюминиевую трубку.

– Што надо? – спросил он у Ольги.

– Мне тебя надо.

– Я весь тут.

– А весь ли? Может быть, ты здесь, а душа улетела куда-нибудь к Сафьянову местечку? – Ольга хитровато щурит свои бойкие карие глаза.

Имурташка не любит женщин. Имурташка не выносит женского взгляда. Он морщится.

– Я что-то тебя не узнаю, Имурташка, – говорит Ольга и подвигается ближе к хакасу. – Куда ты бегаешь? Зачем ты бегаешь? Почему ты стрелял в Никиту? За кого ты бьешься? За Ухоздвиговых? Да ведь их давно нет!.. Или ты остался тайгу сторожить? Так ведь тайга-то не ухоздвиговская! Тайга наша! Или тебе этого не понять?

– А ты што, самый большой баба?

– Какая есть! А ты не сердись. Я с тобою не ругаться пришла. – Глаза Ольги еще более щурятся. – Ты мне скажи: Сафьяновый хребет знаешь?

Имурташка насторожился. Сел на полу, подобрав под себя ноги. «Ух, какой хитрый баба!» – думает.

– Не знай, – отвечает.

– Ой ли! А может, знаешь?

– Не знай!

– Да ты же бывал там! Разве забыл? Я там работаю. В рассохе по Налимьему ключу. Там еще избушка такая потаенная есть. В той избушке жил ты. Теперь живу я. Бью шурфы.

У Имурташки расширились глаза и потухла трубка. Эта баба живет в Налимьей рассохе? Имурташка знает эту рассоху…

– Ты живешь там?

– Там.

– В избушке?

– В избушке.

– Ты самый хитрый баба!.. Как ты нашел та избушка? Тебе кто сказал? – Имурташка покачивает головою, смотрит