Ласточка - Алексей Тимофеевич Черкасов

возбужденно, то мечтательно-задумчиво, словно повторяя вслух свои мысли. Никита слушает, не отрывая глаз, смотрит на нее. Вся она будто налита солнцем. В повороте ее головы, в изгибах ее шеи, в поблескивающих глазах, в каждом мускуле ее – неотразимая, притягательная сила. Никита любит и знает ее именно такую. Он любит ее карие глаза под тенью густых темных ресниц, вот эти ее красивые, сильные, смуглые руки… Никита уже не слушает, что говорит Ольга, он только смотрит, как зачарованный. Смотрит долго и напряженно, до рези в глазах…

…Тайга. Тайга. Сафьяновый хребет. Здесь где-то золото. Здесь где-то ухоздвиговский тайник… Ольга, ненасытная, страстная золотоискательница Ольга, идет по рассохе Сафьянового хребта. Но почему она в тонкой батистовой рубашке, через которую бронзовым отливом просвечивает ее тело, почему босая и простоволосая? А над тайгою тучи. Северные. Белесые. Дымчатые. Тучи, несущие в тайгу ранний снег. Студеный ветер дохнул от Сафьянового хребта. Крутятся снежные вихри над рассохой, а Ольга, упрямая, сильная Ольга, бьет все новые и новые шурфы у Налимьего ключа. Никита все это видит. Он где-то тут же, с Ольгой, в Сафьяновой рассохе. Где-то рядом, но не вместе с нею. Он видит ее, слышит стук ее лопаты, ее ровное дыхание. Но где он сам? И почему его не замечает Ольга? Точно он, Никита, превратился в какой-то дух-невидимку. Что за чепуха? И злится Никита, но ничего поделать не может. А Ольга стучит и стучит лопатой… Никита с усилием поднимает голову. Ольга все так же лежит на палевом диване с закрытыми глазами. Какой странный сон! Но кто это так настойчиво постукивает в дверь горенки?

– Кто там?

– Я. Как вы спите-то, господи!

– А, мама!

Настасья Ивановна говорит сыну, что она уже два раза стучала в двери и добудиться их не могла. А тут приехал из Минусинска сам Гончаров.

XVI

Начальник ОГПУ Гончаров расхаживал по ухоздвиговской буфетной. Комиссар Черепанов и не совсем протрезвившиеся приискатели внимательно присматривались к нему. Ноги у Гончарова короткие, кривые, колесом, как у кавалериста. Росту он маленького, по плечо Разувалову-сыну, щупленький, с большим лбом и вздернутым носом. На левой щеке родимое пятно. Гончаров молча ходил по буфетной и поминутно останавливался перед большой, покрытой изразцом ухоздвиговской печью. Остановится, посмотрит, погладит рукою изразец, крутнет головой, сделает несколько шагов и опять к печи.

– Смотрю я на вас, товарищ Гончаров, – не выдержав, проговорил комиссар, – понравилась вам эта изразцовая махина. Уж не хотите ли перевезти ее в город.

Приискатели засмеялись.

– Да, да. Перевезти кое-что, вероятно, придется, – загадочно ответил Гончаров и спросил: – А второй такой печи здесь нет?

– Печей тут много.

– Я спрашиваю про изразцовую.

– Второй такой нет. Только эта.

– Так, так. А кто у вас хозяйничает в этом доме?

– Настасья Ивановна Корнеева. Да вот и она. – Комиссар кивнул головой на женщину, появившуюся в дверях буфетной.

Настасья Ивановна только вздохнула.

– Значит, вы – Настасья Ивановна? Так, так. Хорошая хозяйка. Печь у вас в образцовом состоянии. А не скажете ли вы, Настасья Ивановна, не приходил ли к вам печник, не предлагал ли переложить эту печь?

– О господи! – опять вздохнула Настасья Ивановна. – Надоел мне этот печник. Он трубы у меня чистил две недели. Прямо какой-то не в своем уме человек. Перекладывать печь все напрашивался. Говорил, что эта печь опасная. Что она должна треснуть, если ее не переложить. А чего ее перекладывать? Греет хорошо, не дымит.

– Даже треснуть? Так и говорил, что треснет, если не переложить?

– Да уж вы не смеетесь ли надо мной? – Настасья Ивановна с недоумением взглянула на Гончарова.

– Что вы, хозяюшка, я вам верю, – с серьезным видом проговорил Гончаров. – У меня есть заявление этого печника, и я, знаете ли, вот из-за этой печи и приехал к вам. Опасная печь! Придется перекладывать.

Приискатели насторожились. Все взгляды устремились на коварную ухоздвиговскую, изразцом покрытую печь, которая непременно должна треснуть, если ее не переложить.

А Гончаров, все так же похаживая около печи, продолжал негромко разговаривать, словно мысли свои высказывал вслух:

– Да, опасная печь. Из всех печей, виденных мною, эта – самая опасная! И я еще удивляюсь, почему она до сих пор не стала причиной какого-нибудь несчастья. В первую очередь – с вами, Настасья Ивановна… А что, бывалые приискатели, – резко меняя тон, обратился он к присутствующим, – кто из вас мастер разбирать печи? Вас здесь пятеро. Я помогу – шестой. Комиссар седьмой. Не вижу Никиты Андреевича Корнеева… А-а, придет?.. Хорошо, хорошо, – значит, Корнеев восьмой. Так приступим? Товарищ комиссар, прошу вас, немедленно организуйте инструмент. Мы выставим эти два окна. Кирпич весь пойдет на улицу.

Черепанов настороженно посмотрел на начальника ОГПУ. Не спятил ли с ума Гончаров? Бывают и не такие вывихи. Бывают. Комиссар ни словом не возразил, а только невесело усмехнулся. Приискатели осторожно ухмылялись в бороды, переглядывались и помалкивали. Вошел Никита Корнеев. Гончаров шагнул к нему навстречу, крепко пожал ему руку.

– Доволен, очень доволен вами, Никита Андреевич. Я хочу кое-что сказать вам. Но не сейчас. Прежде мы выбросим за окно вот эту печь, а тогда уж… Товарищ комиссар, что же вы посмеиваетесь? Время идет. Прошу вас, круче поворачивайтесь!

– Вы это серьезно? – спросил Черепанов.

– А чего же тут смешного? – удивился маленький Гончаров. – Эта печь давно должна была треснуть. Можно удивляться только тому, что она до сих пор стоит целой и невредимой… А потому приказываю, – Гончаров взглянул на часы на стене буфетной, – в течение часа разобрать печь от потолка и до основания. До ее фундамента. На этом же месте будет поставлена новая, не хуже этой. Издержки за счет ОГПУ. Итак, приступим!

Комиссар больше не смеялся, приискатели не улыбались. Через минуту все дружно взялись за буфеты, столы, кресла, диваны – все это нужно было передвинуть в прихожую.

Молва о том, что приискатели перепились и разрушают печи в ухоздвиговском доме, облетела всю Белую Елань от стороны Предивной, староверческой, до поселенческой – Щедринки. Все видели и слышали, как вчера ночью и сегодня с утра и до полудня Дом приискателя дрожал от песен, а тут вдруг, во втором часу после полудня, из окон полетели кирпичи! Жители Белой Елани обступили Дом приискателя, недоумевают: зачем веселым приискателям понадобилось, глядя на осень, окна выставлять? А что это они двигают в доме с таким грохотом? Что они это ломают?..

– Тю, дурни, печи рушат!

– Василь, Василь, не подступайся, прибьют!

– Гляньте, и жинки с ними!..

– Трохи свихнулись!..

– Горилки, мабуть, переложили?

– Мабуть, надо тикать. Бо воны як почнут кирпичами шибать!.. Тикай, Матрена! Пидымо, зараз тут не до шуток.

– О дурни! Подывись на