Ласточка - Алексей Тимофеевич Черкасов

как ножом режет. Не опоил ли меня кто дурным настоем? – И задумался. – Как это Никита цапнул Имурташку? – минуту спустя снова заговорил Семен Данилыч. – Приискатели теперь только об этом и говорят. Стало быть, выдержал себя! То-то и оно. И ты не хуже Корнеева. Сафьяновое место открывай ты. Не мешкай!.. У, как режет в животе! У-ух! – и заскрипел зубами, морщась. Его рыженькая, с проседью, бороденка торчала к потолку. – Да скажи Никите, што я помирился с ним. Человек он всех мер, куда лучше! У-ух, как режет! – И снова, закрыв глаза, заскрипел зубами. – Лекарства бы мне, – стонуще просил Семен Данилыч. – Лекарства бы!.. Клавдия пока соберется – умереть можно. Вылитая мать. Та, покойница, бывало, пойдет куда за делом, выспишься, пока вернется!.. Ох-ох, смертушка подходит, господи!..

– Тебе какого лекарства? – спросила Ольга.

– Одно пью. Одним лечусь.

– Спирту, что ли?

– Оно самое. О-ох, смертушка подходит!.. Достань, Оля, да поскорее. Ровно все шло хорошо. И вдруг на тебе! Сходи в «Яму». Марья Федоровна смилостивится, у ней есть спиртишко. Тебе даст, а мне давно отказала. Окромя Марьи Федоровны – нигде ни капли нет.

– Да удобно ли мне в «Яму» идти?

– А? – У Семена Данилыча заложило уши.

– Ну ладно. Схожу.

– Ох, господи, сразу вроде и резь стала меньше, – признался Семен Данилыч, приподнимая голову. – А ты, верно, за продуктами вышла?.. Да побывай у комиссара. Он ловкий человек. Из саралинских горняков. Открывай прииск, не мешкай!.. У-ух, опять резь. Пуще прежнего, господи! И чего это я неладного съел?

И, болезненно морщась, замолк.

Ольга давно стояла у окна и, глядя на распластавшийся Благодатный в долине Жарлыка между гор, прислушивалась, как где-то над прииском низко пролетали гогочущие гуси. Последние улетающие гуси!

В этот день до позднего вечера Ольга пробыла на чрезвычайном директорском совещании. Такого необыкновенного совещания еще не бывало на прииске Благодатном. Комиссар Черепанов дважды перечитал пространную докладную записку горного техника Никиты Корнеева. На столе директора, как вещественное доказательство, лежала горка золота, добытого в Сафьяновой рассохе. И все, кто присутствовал на совещании, любовались этой горкой. Самородки, величиною с наперсток и до голубиного яйца, так и брызгали золотыми переливами, и даже у бывалого саралинского горняка Ивана Павловича Черепанова учащенно билось сердце.

Директора прииска, Михаила Ивановича Игнатьева, заманчивые переливы золота в первые минуты тоже ослепили. А потом, поглаживая свой совершенно гладкий, бритый череп, он стал думать о том, что славная золотоискательница с Благодатного, Ольга Федорова, выведет маленький прииск на большую дорогу и он, директор, размахнется во всю силу. Будет иметь вместо трех тысяч двадцать или даже тридцать тысяч рабочих. Надо немедленно освоить старую ухоздвиговскую разработку и новое сафьяновское месторождение, а там можно будет прибрать к рукам и прииск, сданный в концессию американцам.

Игнатьев решает начать в Сафьяновом строительство в эту же осень. Он будет ждать возвращения из тайги горного техника, чтобы ему поручить это строительство. Ольга пообещала, не теряя времени, в эту же ночь выехать в тайгу.

И только один вопрос из всех корнеевских остался нерешенным: лежит ли ухоздвиговское золото именно в Сафьяновой рассохе. Не найдено – не подтверждено.

XVIII

Гаснут красные керосиновые огни на прииске Благодатном. Наступает глухая, дремотно-длинная, осенняя ночь. Но не для всех еще наступило время покоя и отдыха. В низине прииска, на берегу Жарлыка, в подвальном помещении каменного дома, по соседству с транспортной базой, в так называемом ресторанчике «Яма» бодрствуют и еще песни поют. Здесь пьют. Здесь говорят о всех новостях прииска.

В одиннадцатом часу вечера Евфросинья Корабельникова важно спустилась по бетонной лесенке в «Яму», отдала в прихожей на вешалку свою черную плюшевую жакетку и шаль, осмотрела себя со всех сторон перед большим мутным зеркалом и только тогда гордо вошла в большой прокуренный зал.

За круглыми столиками сидели подвыпившие приискатели. Слепой баянист, Миша Белый Чуб, заунывно заигрывал «Над амурскими волнами». Евфросинья подошла к столику, за которым сидели трое из корнеевской партии: Матвей Жохов, Федосей Севостьянов и Разувалов-младший. Евфросинью знали все на прииске. Потому-то она, щуря водянисто-сероватые глаза, нарочито громко спросила сидящих за столиком:

– А вы все пьете, приискатели? До вас в «Яму», видать, и новости-то никакие не доходят. – И сразу выпалила: – Ольга Федорова на прииске! С обеда и вот посейчас у нее секретный разговор идет. У директора все собрались.

Приискатели притихли. Баян умолк. А Евфросинья заговорила еще громче:

– Да-а… А на столе золотая горка из самородков! Откуда она привезла золото? Кто знает?.. Молчите? А ежели б увидели самородки, и совсем языка полишились бы. По куриному яйцу и больше. – Федосей Севостьянов слегка дернул Евфросинью за юбку. – А ты не дергай! Иди взгляни сам, если не веришь. Там и перчатки старика Ухоздвигова увидишь, и кривой нож Имурташки… А где сам Корнеев? Почему он всю свою партию перевел в транспорт? – Евфросинья зло усмехнулась. – Похоже, поднимают Корнеев с Ольгой ухоздвиговское золото. Тут-то они руки и погреют. А вы все будете в «Яме» сидеть да самогонку попивать.

Приискатели угрюмо насупились. Тишина в «Яме» стала тяжелой. Миша Белый Чуб начал укладывать в футляр свой побитый, старый баян. Его концерт закончен.

– Да это еще не все. – Евфросинья приготовилась выложить главную новость. – На совете у директора читали протокол Корнеева. Он прислал его с Ольгой.

– Какой протокол? – спросил Федосей Севостьянов.

– Известно, корнеевский, – ответила Евфросинья. – Они с Ольгой открывают новый прииск. Сафьяновым будет называться. Кто знает Сафьяновое место?

– Впервые слышу, – признался Севостьянов.

– Вроде такого нет, – нерешительно проговорил Разувалов-младший.

– Какое Сафьяновое?

– И где оно?

– Не слыхивали!..

Запросили: есть Сафьяновое место в среднеенисейской тайге или нет такого места? На середину зала вышел бородатый, косматоголовый старик, известный на прииске охотник и приискатель Безмеров. Он решительно заявил:

– Нет такого места – Сафьянового – в окружности на сто верст до Белогорья. Не слыхивал. А я тайгу-матушку искрестил и вдоль и поперек. Нет такого места!..

– Господи, да вы и тайги-то не знаете! – воскликнула толстенькая Евфросинья и укоризненно покачала своей льняной головой.

– Мы-то знаем! А ты ее нюхала? – кто-то сердито спросил Евфросинью.

– Ей оно во сне приснилось, Сафьяновое!

– На Ольгу взъелась!..

– Не с того конца кусаешь, Евфросинья Спиридоновна!

– Обмишурилась!..

– В аккурат сказано!

Толстенькая Евфросинья обиделась. Ей не удалось очернить золотоискательницу Ольгу Федорову. Сердито взглядывая на Федосея, она с шумом села за стол и залпом выпила медовуху из кружки.

– Лопнешь, Фроська, – начал подшучивать Федосей над возлюбленной. – Ей-богу, лопнешь, ежели будешь раздуваться до Ольги. До Ольги тебе далеко.

– С тобой раздуешься, – зло ответила Евфросинья. – Я дуюсь, дуюсь, а муженек, да еще ты, краля, пропиваете!.. – И взяла вторую кружку.

– Да