Тысяча кораблей - Натали Хейнс

она больше не увидит ни дома, ни близких. Она сосредоточилась на корабле и стала размышлять, каково это: пересекать океан. Дочь жреца никогда не плавала по воде и не помнила даже, чтобы когда-нибудь окунала руку в море. Привозил ли ее отец в раннем детстве на побережье? Образ отца, стоящего в своем жреческом облачении над ребенком, играющим на мелководье, казался противоестественным. Он не единожды говорил: Хрисеида рождена, чтобы разочаровывать его, и дочь неизменно оправдывала ожидания.

Девушка услышала, как по толпе мужчин пробежал ропот. Прибывали самые последние греки — по предположению Хрисеиды, вожди племен. Они казались выше своих воинов; у них были могучие шеи и руки. Возможно, они просто увереннее держатся, подумалось ей. И одежда у них была свежая, без неряшливых заплат. Должно быть, один из них и уничтожил семью Брисеиды: в истории, которую рассказала красавица, речь шла о великом воителе, человеке немыслимой быстроты и жестокости. Он не мог быть рядовым бойцом. Хрисеида оглядела толпу, пытаясь угадать, кто же он. Однако в это мгновение она сообразила, что каждый вождь наверняка убил одного из тех, кого она знала на протяжении последних девяти лет: двоюродного брата, дядю, отца друга. Внезапно ей пришло в голову, что бессмысленно гадать, кому тебя отдадут, тому или иному мужчине, когда все они одинаково отвратительны. Вместо этого, решила девушка, лучше она попросит за Брисеиду. Пусть бедняжка не достанется человеку, который отнял у нее все.

Но если боги и были рядом, они не пожелали внять Хрисеиде. Глашатай говорил медленнее, чем прочие греки, и громче, чтобы его услышали стоявшие в последних рядах. Сейчас будут вручены трофеи предводителям, отличившимся в недавних набегах, объяснил он. Мужчины радостно зашумели.

— Сначала микенскому царю! — крикнул глашатай. — Агамемнону.

Его слова потонули в море воплей, не все из которых, как показалось Хрисеиде, были одобрительными. Прямо перед девушкой появился коренастый человек с острым мыском седеющих волос. Она знала, что это самый могущественный из греков. Царь царей, брат Менелая, чья жена теперь укрывалась в троянской крепости со своим возлюбленным Парисом. Именно Агамемнон собрал греков в поход против Трои. Легким взмахом руки царь утихомирил своих аргивян и выступил вперед.

— Агамемнону, — повторил глашатай, — греки предоставляют право первым выбрать рабыню.

Царь едва взглянул на выстроившихся перед ним пленниц.

— Я возьму эту, — объявил он, кивнув в сторону Хрисеиды.

Грубая рука схватила ее сзади и подтолкнула к царю аргивян. Мужчины захохотали, когда Хрисеида споткнулась, но ей удалось удержаться на ногах. Девушка ощутила резкую боль в ноге, но лишь порадовалась, потому что это ненадолго отвлекло ее от жирного старика, который только что присвоил ее.

— Пойдем, — сказал Агамемнон. — Нет, погоди. — Он повернулся к глашатаю: — Распредели всех женщин, а потом мы отведем их в свои шатры. Хочу посмотреть, кого выберут другие.

Люди Агамемнона опять взревели. Хрисеида вернулась на место.

— Теперь, — возвестил глашатай, — очередь величайшего воина среди нас — Ахилла.

Поднялся оглушительный гомон. Этого героя воины любили больше всего. Хрисеида видела, какое выражение появилось у Агамемнона, когда он сообразил, что его приветствовали не так долго. На его стариковском лице (Агамемнон был старше Хриса, и девушка изо всех сил старалась подавить тошноту) ясно читалась зависть. Хрисеида устремила взгляд туда, откуда доносились самые громкие вопли. Должно быть, из шеренги одетых в черное воинов вышел сам Ахилл, бич троянцев. У него были золотистые волосы и божественная кожа. В Трое говорили, что он сын богини, морской нимфы, и теперь девушка поняла почему. Герой был прекрасен, несмотря на безжалостно сомкнутые губы. Он не дал себе труда утихомирить ликующих бойцов. Просто приоткрыл рот, зная, что они замолчат сами.

— Я заберу ту, что рядом с этой. — Ахилл повернулся к стоявшему рядом воину, чуть ниже ростом и не такому могучему — своему менее лучезарному отражению. Мужчина кивнул. — Ту, со светлыми волосами, — подтвердил Ахилл.

Его люди снова зашумели, а Брисеида издала едва различимый звук. Никто, кроме Хрисеиды, находившейся совсем рядом, ее не услышал. Но дочь жреца сразу поняла, что боги не вняли ее мольбам за новую подругу. Именно этот человек, Ахилл, убил семью Брисеиды у нее на глазах. А теперь она принадлежит ему, и ни одна из них ничего не сможет поделать. И все же Хрисеида не плакала, и Брисеида тоже, пускай нервы у обеих были натянуты, как тетива. Они не позволят ей лопнуть.

Дележ остальных женщин и огромной груды золотых и серебряных вещей, которые были украдены из их же домов, занял немало времени. Но ругань почти не доходила до Хрисеиды. Девушка касалась пальцами тыльной стороны ладони Брисеиды, и они стояли рядом под палящим солнцем, превратившись из людей в собственность. Когда все закончилось, стражники ради забавы прикрикнули на девушку, заставив ее вздрогнуть.

— Если у тебя остались в шатре вещи, сейчас самое время забрать их, — сказал один из них. Хрисеида уже собиралась ответить, что ей нечего забирать, но Брисеида взяла ее за руку и кивнула стражникам. Они вернулись в шатер, где провели ночь.

— У меня ничего нет, — промолвила Хрисеида.

— Есть. Вот. — Брисеида порылась в складках плаща, на котором они спали, и вынула маленький кожаный мешочек. — Возьми. Положишь это в вино, когда царь прикажет тебе налить ему.

Хрисеида ошарашенно уставилась на мешочек.

— Ты меня слушаешь? — воскликнула Брисеида, сжимая руку подруги. — Брось щепотку ему в вино. Агамемнон подслащивает его таким количеством меда, что ничего не учует. Это важно.

— И что произойдет? — тихо спросила Хрисеида. — Он отравится?

Брисеида помотала головой.

— Нет, потеряет… — Она запнулась. — Он потеряет к тебе интерес. Или не сможет. Вероятно, это его взбесит. Царь может тебя ударить. Но все равно останется бессилен, ясно тебе?

Хрисеида кивнула. Подруга поняла самые тайные ее страхи раньше нее самой. Прядь золотистых волос упала Брисеиде на лицо, и она машинально заправила ее за ухо.

— Если он очень разгневается, спроси, есть ли у него дочь, — продолжала Брисеида. — Агамемнон впадает в меланхолию, когда вспоминает о дочери. Быть может, ему расхочется тебя мучить.

— Спасибо. Но что станется с тобой? Разве тебе не понадобится зелье?

Брисеида пожала плечами.

— Я справлюсь. Не беспокойся обо мне.