Снегири на снегу (сборник) - Олег Георгиевич Петров

Неделю спустя красные сибирские власти – Центросибирь, Забайкальский облисполком, Читинский городской Совет депутатов, представители Нижнеудинского фронта, образовавшие единый Сибирский Совет народных комиссаров, приняли решение борьбу с врагом «организованным фронтом» свернуть, уйти в подполье, активизировать партизанское движение.

А в Уфе праздновали победу! Бравурная оркестровая медь сопровождала создание 23 сентября нового Временного правительства – Директории. Оная избрала своей резиденцией Екатеринбург и торжественно провозгласила, что осуществляет верховную власть на всей освобожденной от красных территории.

Бангерский получил новое назначение: вступил в командование 12-й Уральской стрелковой дивизией.

Но вскоре бравурные фанфары поутихли: большевики ответили мощными ударами на фронте. Не успев обосноваться в Екатеринбурге, новоиспеченное правительство скрепя сердце перебралось в Омск. Лихорадило и тыл. Красное партизанство набирало силу, в начале октября организованно забастовали железнодорожные рабочие от Урала до Забайкалья, выдвигая возмутительные экономические требования. Большевистская рука чувствовалась во всем!

А нерешительная Директория продолжала разводить «народную демократию»! Посему армия восприняла на «ура» низложение «верховной пятерки» и самопровозглашение адмирала Колчака верховным правителем и верховным главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России.

Хитроумный адмирал разыграл при всем честном народе в те ноябрьские деньки и ночки незамысловатый водевиль. «Левонастроенных» членов Директории и их заместителей арестовали приближенные к Колчаку офицеры при участии английского батальона полковника Джона Уорда. Якобы в патриотическом порыве. Офицеров, «за покушение на верховную власть», адмирал приказать судить. Понятно, суд вынес оправдательный приговор.

Тем временем бывшие деятели Директории под иностранной охраной выехали в Китай, получив на дорогу по 75 тысяч рублей каждый – огромную по тем временам сумму! В общем, пострадала Директория от «патриотически настроенных» офицеров, обиделась и уехала. А что же оставалось адмиралу, как не занять освободившийся трон?

Понятно, что Антанта признала Колчака мгновенно. Это еще больше уверило российское офицерство в победных перспективах. Бангерскис к таким большим мечтателя не относился – всегда смотрел на вещи реально. Он и ставку на Колчака сделал сознательно: кто, как не адмирал, еще хоть что-то из себя представляет в Белом движении? Разве что еще окопавшийся в Забайкалье казачий атаман Семенов. Этот Колчака не воспринял, заслал в Омск наглую телеграмму: «Признать адмирала Колчака как верховного правителя государства не могу. На столь ответственный перед Родиной пост выставляю кандидатами генералов: Деникина, Хорвата и Дутова; каждая из этих кандидатур мною приемлема».

Наглость даурского казачьего атамана была для Бангерскиса вполне объяснима. За Семеновым стояли японцы. Они, конечно, они, дергали марионетку за ниточки, дав возможность провозгласить автономию Забайкалья, захватить Забайкальскую железную дорогу и реквизировать все грузы, идущие с востока в сторону Омска. А грузов было много – за русское золото союзнички для Колчака ничего не жалели. Взбешенный адмирал объявил действия Семенова незаконными, от должности отрешил и заявил, что предает мятежника суду. Однако тут вмешался ставленник японского императора на Дальнем Востоке генерал Танака: «Япония убедительно советует Омскому правительству принять во внимание общее положение в России, отнестись великодушно к партии Семенова и разрешить семеновский вопрос самым умеренным образом. Япония заявляет, что если бы Омск согласился принять совет Японии, последняя в будущем не задумалась бы оказать еще большую поддержку Омскому правительству».

Колчак не рискнул терять благосклонность божественного микадо: 9 апреля 1919 года отменил свое распоряжение о предании Семенова суду и восстановил в должности командира корпуса. Понятно, что и японцы надавили на спесивого атамана: выдержав деликатную паузу, он признал адмирала в качестве верховного правителя.

Пока «бары» устраивали свару, Бангерскис всячески демонстрировал адмиралу свою преданность и полезность. И военную незаурядность. Весной девятнадцатого года это у Рудольфа Карловича выходило неплохо. Позволяла сложившаяся для белых довольно благоприятная обстановка на фронтах, оснащенность войск. Армия Колчака имела значительное превосходство над красными. Сто сорок тысяч штыков, почти полторы тысячи пулеметов и больше двух сотен орудий, двойной перевес в коннице, что давало заметное преимущество в маневренности. И 4 марта белые начали наступление на Сарапул, за сорок дней продвинулись вперед на сотню километров, захватив Сарапул, Ижевск, Воткинск. К середине апреля взяли Бугульму, Белебей, Стерлитамак. Казаки атамана Дутова вышли к Актюбинску и перерезали железную дорогу.

Произведенный в феврале 1919 года в генерал-майоры, а в марте назначенный командиром VIII Уфимского корпуса, Бангерский зарекомендовал себя умелым и удачливым военачальником. Вскоре по повелению Колчака он принял усиленный VI Уфимский корпус, которому выпало оказаться на самом острие майского контрнаступления красных. Увы, от победных реляций пришлось отказаться. Уже 13 мая противник отбил Бугульму. Белые корпуса были отброшены на полтораста километров и продолжали отступать. Вспыхнула паника, с фронта побежали дезертиры. Хуже того, отдельные полки и батальоны стали в полном составе переходить на сторону большевиков, расстреливая офицеров. Фронт трещал. Верховному пришлось бросить в район Белебея свой стратегический резерв – десятитысячный корпус генерала Каппеля, но он положения не спас: 19 мая красные силами двух кавполков ворвались в Белебей, разбив каппелевцев. Через двадцать дней Колчак потерял Уфу – основной опорный пункт на подступах к Уралу. И начался катастрофический отход беляков на восток: 1 июля оставлена Пермь, 24-го – Челябинск. Лишь в начале августа, когда с юга ударил Деникин, адмиралу удалось стабилизировать Восточный фронт на реке Тобол.

С 1 октября генерал-майор Бангерский выступает уже в роли командующего всей Уфимской группой войск, но казавшаяся оптимальной перегруппировка сил успеха не принесла. Красные тоже накопили резервы, активизировали свои партизанские силы в тылу колчаковских войск и снова атаковали по всему фронту: 22 октября заняли Тобольск, а 14 ноября – Омск. В бывшей столице верховного было захвачено более 20 тысяч пленных, 40 орудий, три бронепоезда, сотня пулеметов, пятьсот тысяч снарядов, пять миллионов патронов, множество эшелонов и складов с интендантским и санитарным имуществом!

Так начался окончательный крах Белой гвардии. Через месяц большевистские полки взяли Новониколаевск, потом станцию Тайгу, а 2 января нового, двадцатого года – Ачинск. В Красноярске 4 января вспыхнуло вооруженное восстание, что способствовало пролетарским регулярным частям через три дня войти в город. Пленение ими почти шестидесяти тысяч колчаковских солдат породило обвальную волну дезертирства среди колчаковцев, их массового перехода к красным. В стан врага уходили даже офицеры. Армейский порядок у белых развалился окончательно.

Хаос управления, воровство и пьянство тыловых крыс, политические дрязги и хитроумное иезуитство союзников, среди которых главенствовала французская лиса генерал Жанен, наконец, повсеместные ощутимые укусы красных повстанцев и нарастающее умение большевиков применять на регулярном фронте искусство стратегии и тактики, – все это былые надежды генерала Бангерского перечеркнуло окончательно. А когда 15 января чехословаки, охранявшие поезд Колчака, в обмен на беспрепятственный выезд из России, передали в Иркутске красному Сибревкому адмирала и его последнего премьера Пепеляева, брата боевого, уважаемого в Белой гвардии генерала, не только Рудольф Карлович понял: последний оплот Белого движения – своенравный, упертый фанатик