Снегири на снегу (сборник) - Олег Георгиевич Петров

Но под знамена атамана Бангерскис решил встать с единственной целью – обеспечить себе достойный выход из бедлама Гражданской войны, которую Белое движение проиграло. Наступил финал драмы, а в роли козла отпущения генерал выступать не собирался.

Как дотошно Флягин и его коллеги ни выясняли подноготную и жизненный путь генерала Бангерского, они, к сожалению, не разглядели, что их объект, столько лет с оружием в руках боровшийся против советской власти, по сути, никогда не был ярым приверженцем Белой идеи. Совдепы – ненавидел, не колеблясь, отдавал приказы резать, вешать, расстреливать комиссаров, партизан и им сочувствующих. Но холодная кровь викинга, к коим генерал себя относил безоговорочно еще со времен юного и романтического юнкерства, и наполненная массой драматических эпизодов и поворотов судьба постепенно сформировали Бангерскиса как расчетливого, хладнокровного прагматика. И хотя в России он прожил всю жизнь и выстроил свою военную карьеру до генеральского чина – русских и прочих славян Бангерский-Бангерскис никогда не любил, относя себя исключительно к норманнам. А, стало быть, крах Белой идеи на российских просторах не означал краха Бангерскиса.

Да, с остатками некогда мощной Уфимской армейской группы генерал Бангерскис отступил к Чите, присоединился к Семенову, по его приказу сформировал в середине марта 1920 года из своих полков 1-й Забайкальский корпус. Понятно, что музыка играла недолго. В октябре – начале ноября красные фактически разгромили корпус. И для Бангерского окончательно настало время расплеваться с Забайкальем, а по большому счету – и со всей этой славянской Россией! Что он и сделал.

Оказавшись в Маньчжурии, Бангерскис стал подумывать о возвращении на свою малую родину, где большевиками не пахло, как и мало ощущался славянский дух вообще. Но не ковылять же к родным балтийским берегам побитой белогвардейской собакой! Генеральские амбиции подогревала и двигала жажда власти. Неутоляемая! Даже наоборот – нарастающая день ото дня. И вскоре Рудольфс Карлович отыскал источник утоления этой жажды.

В начале двадцать первого года Бангерскису попался на глаза первый номер прелюбопытнейшего журнальчика «Aufbau» («Возрождение»), который в далеком от Харбина Мюнхене начал издавать некий Макс Эрвин фон Шойбнер-Рихтер, прибалтийский немец, основавший так называемый русско-немецкий народный фронт «Aufbau». «Фронтовики» провозглашали грандиозную цель – создать прочный союз русских монархистов с немецкими национал-патриотами для борьбы с «международной заразой интернационального большевизма». Со страниц журнала лилась, по сути, одна песня: в будущем национальная Германия и национальная Россия должны идти по одному пути – борьбы с мировым еврейско-большевистским заговором. Это представлялось как продолжение той борьбы, которую у себя на родине, в России, проиграла Белая гвардия, а в Германии – пока безуспешно пытались реализовать противники Веймарской конституции 1919 года.

Под эгидой «Aufbau» весной 1921 года в курортном баварском местечке Бад-Рейхенхалле был созван съезд русских монархистов. К тому времени в Харбине уже действовала самая крупная среди всех белоэмигрантских организаций – «Российский Фашистский Союз». К РФС чрезвычайно благосклонно относился сам атаман Семенов, с которым в тот период считались и китайские власти, и японцы.

Идеи «Aufbau» и РФС генералу Бангерскису понравились. А уж в харбинской штаб-квартире РФС он и вовсе стал своим человеком. Именно поэтому генерал был направлен на съезд в Германию – как представитель атамана. Но наслушавшись на съезде стонов русских монархистов, Рудольфс Карлович еще больше невзлюбил славян. А монархистов и прочих политических игрунов в самодержавную патриархальность теперь отвергал начисто. Впрочем, решающую роль сыграла не съездовская демагогия, а знакомство в кулуарах с почти земляком, уроженцем Ревеля и сыном эстонского сапожника из местных немцев, Альфредом Розенбергом. Да, там они впервые и встретились как единомышленники.

Фигура Розенберга серьезно привлечет внимание советского политического руководства и органов закордонной разведки позже – в 1930 году, когда в Германии увидит свет и станет не менее скандальной и такой же популярной, как «Майн кампф» Адольфа Гитлера, книга Розенберга «Миф XX века». Идеи – те же. Но германский фашизм тогда еще представлялся национальным немецким течением, а вот с Розенбергом дело выглядело несколько иначе. Когда-то он даже входил в российскую богему, знался с Блоком, Мережковским, Троцким, долго жил в Петербурге, в Москве, где встретил довольно восторженно революцию. Был даже членом Пролеткульта, прежде чем в 1919 году судьба забросила его в Мюнхен. Здесь-то и прорезались его политические взгляды.

В понимании Розенберга славяне, и прежде всего русские, были всегда слишком мечтательны и ленивы, невежественны и склонны к анархии. Они не сумели, по убеждению нового теоретика нацизма, сохранить изначальную чистоту расы, гарантирующую жизнеспособность, и потому не смогли противостоять разлагающему влиянию «революционеров-инородцев». Красной заразе, по мнению Розенберга, могли противостоять только немцы – умные, дисциплинированные и храбрые. Лишь германская нация – «раса господ» – была в состоянии выступить против надвигающейся на мир славяно-большевистской опасности и спасти мир в целом и Европу в частности.

Идеи Розенберга, факельные шествия гитлеровских штурмовиков по улицам немецких городов настолько воодушевили Баргерскиса в далеком двадцать первом году, что к Семенову в Маньчжурию он не вернулся. Рудольфс Карлович окончательно пришел к выводу: вся эта рязанско-гуранская шатия-братия – откровенное быдло, недочеловеки. И не стоит изображать из себя белую офицерскую кость, тем паче под штандартом дома Романовых. Ну а уж про толстомордого усача атамана – и вообще речи нет. Мясник и такой же славянский ублюдок, как и все прочие.

Так после съезда, организованного «Aufbau», Бангерскис оказался на своей малой родине и поступил на службу в латышские вооруженные силы, приняв поначалу дивизию. Прогерманские настроения в правящих кругах Риги, дружба с Розенбергом и явное покровительство последнего обеспечили Бангерскису широкие возможности. Но и в роли военного министра, и в роли фактического лидера латвийского фашизма Бангерскис не был лицом публичным в полном смысле этого понятия. Вроде бы куда уж выше – хваленую Академию Генштаба окончил. Увы – как и раньше, оставался личностью довольно косноязычной, посему не ораторствовал. Что касается бумаготворчества – с этим у генерала обстояло еще хуже. Он мог изобрести в своем мозгу довольно хитроумную каверзу, умело построить интригу, просчитать свои действия и поступки окружающих на несколько ходов вперед, но перед белым листом бумаги и на трибуне им овладевал ступор. Генерал знал это, поэтому, как правило, действовал, опираясь на шустрых помощников, на авансцену не лез, предпочитая манипулировать людьми и событиями из-за кулис. Он не был любителем громкой славы и фанфар. Он любил власть и деньги, но упивался их невидимым могуществом, а не внешним глянцем – всеми этими политическими клоунадами, эскападами, променадами, хлопушками с конфетти и трескучими речами на конгрессах, съездах и светских раутах. Комфорт, конечно, любил, где-то даже барствовал, но для себя, а не для выпендрежа перед окружающими. Наверное, потому-то истинный Бангерскис так долго оставался бесплотным для советских органов