Снегири на снегу (сборник) - Олег Георгиевич Петров

Мюнше машинально расстегнул кобуру, рукоятка «вальтера» привычно легла в ладонь. Он поднес пистолет к глазам, долго и внимательно разглядывал мелкие буковки и цифры на затворе, бездумно несколько раз щелкнул предохранителем. Потом, отделив магазин, в котором тускло и маслянисто блеснул верхний патрон, положил пистолет на стол. Сцепив ладони в замок и опустив на них подбородок, Отто снова уставился на «вальтер», с таким ощущением, будто видел его в первый раз.

Тренькнул телефон внутренней связи. Тренькнул еще и еще раз. Отто нехотя снял трубку и услышал нетерпеливый голос лагерфюрера Бергера:

– Унтерштурмфюрер? Герр оберст интересуется, готов ли к выезду транспорт и сопровождение?

– Доложи, что всё готово, – ответил Отто и аккуратно положил трубку. Не спеша встал из-за стола, выглянул в коридор и увидел томящегося ожиданием Больца.

– Унтерштурмфюрер, готовность к выезду?

– Полная, герр комендант!

«Скотина!.. “Герр комендант…”! Предвкушает, гаденыш, как меня пинком… Майн гот, с кем приходится…»

– Сопровождаем полковника до города. Охраны – не менее взвода при двух пулеметах. И проследите, чтобы в кузове место для этой полудохлой русской свиньи было самым безопасным. Вот так, Больц… Солдаты фюрера должны закрывать собой русскую дохлятину, столь драгоценную для господ из абвера и гестапо!

Отто с удовольствием отметил мелькнувшую в зрачках командира охранной роты искорку. «Говнюк, как и все остальные… Такой же наушник гестаповский, как Лемке, как Бергер… Хоть турнир всех этих лагерных крыс устраивай на приз рейхсфюрера – по скорости стука в гестапо!..» Мюнше представил такие соревнования и – неожиданно не только для Больца, но и для себя, – громко рассмеялся. Нет – оглушительно проржал, давясь словами:

– И ваша задница, Больц, тоже выступит в роли защитной подушки для жидовского комиссара – или кто он там: чекист, шпион или сдыхающий славянский унтерменше… Вам ведь тоже трястись в кузове, – в кабине определено место для врача. Наш милый и пухленький Кюнстлер удавится мерзнуть в кузове! Он будет прижиматься своим жарким сдобным бедром к моему постоянно зябнущему телу, – продолжал ржать и юродствовать Отто, глядя на ротного, – и всю дорогу грезить о таких же, как он сам, миленьких и пухленьких, но юных и развратных мальчиках с аппетитными попками… А, Больц?

– Телефон, унтерштурмфюрер! – насупившийся Больц ткнул рукой за плечо Отто, на распахнутую дверь кабинета.

Мюнше замолк, не торопясь протопал в кабинет, снял трубку.

– Здесь унтерштурмфюрер Мюнше.

– Где вы бродите, черт вас подери?! – громко пролаял в телефонной мембране фон Заукель. – Полная готовность, унтерштурмфюрер! Тридцать минут до выезда. Распорядитесь насчет кофе, Мюнше. Здесь и – термос в дорогу.

– Яволь, герр оберст! – Отто тут же перезвонил в канцелярию: – Фройляйн Анна…

Он взял со стола свой «вальтер», вставил магазин, несколько помедлил и дослал патрон в патронник…

Пунктуальность удалось соблюсти. Полчаса спустя небольшая колонна вытянулась из ворот лагеря на дорогу. Впереди катили пулеметчики на мотоцикле, следом фырчал дизелем грузовой «опель-блиц» с брезентовым тентом над кузовом. В теплой трехместной грузовика все так и обстояло, как Отто нарисовал Больцу.

Злой ротный, оказавшись в холодной брезентовой коробке кузова, пытался дремать, наваливаясь левым боком на заднюю стенку кабины грузовика и подпрыгивая на краю жесткой деревянной скамьи, когда машина «собирала» очередной ухаб. Дремота Больцу, конечно, не удавалась, но он упорно смеживал веки, чтобы только не видеть лежащего на носилках в проходе, между расположенными вдоль бортов кузова скамьями, чертового русского, над которым трясется столько чинуш из абвера и гестапо. Рыжий Отто, конечно, прав насчет этого, но вряд ли его рассуждения понравятся гауптштурмфюреру Ренике… Думал Больц и о том, что русский, которого они транспортировали, скорее всего, действительно, рыбина еще та, раз целый абверовский полковник с лица спал, увидев, в каком состоянии этого русского обнаружили в лагере… Наверное, об этом думали и плотно заполнившие обе скамьи эсэсманы из лагерной охраны, сосредоточенно разглядывавшие доходягу на носилках. А что еще делать в трясущемся сумраке кузова?

Больц поежился и попытался поглубже втянуть шею в воротник шинели, – сверху неприятно сифонило ледяной струей. Но запечатать окошко в брезентовом пологе запрещено инструкцией: через эту дыру в тенте кузова вперед на дорогу смотрел свои раструбом вороненый МГ-34. Его сошки упирались в специальный выступ на крыше кабины «опеля», а приклад пулемета прочно прижал к плечу старший солдат Юрс. В защищающих глаза мотоциклетных очках Юрс походил на здоровенную, серую и противную, стрекозу без крыльев, усевшуюся у задней стенки кабины на сложенные друг на друга три патронных ящика. Пулеметчик зорко следил за дорогой и обочинами, лишь изредка скашивая глаза на притулившегося рядом командира роты: видит господин унтерштурмфюрер его боевое рвение или не обращает никакого внимания.

Ствол второго пулемета свешивался над задним бортом кузова «даймлера». Первым номером тут выступал сам шарфюрер Лемке, откинувший брезентовый полог пошире, чтобы его героическая фигура хорошо просматривалась из катившего следом за грузовиком полковничьего «майбаха». Замыкал колонну второй мотоцикл с пулеметчиками, которые, пожалуй, пребывали в максимальном дискомфорте: мало радости катить по дороге через лес в качестве арьергарда, постоянно ожидая свинцового гостинца в спину.

…Но все обошлось. Дорога выбежала из леса на поле, и Отто увидел полосатую будку, такой же полосатый шлагбаум поперек проезжей части, бетонный колпак пулеметного дзота-блиндажа комендантского поста, возле которого уже торчал знакомый бронетранспортер Hanomag. Тот самый, на котором из лагеря укатил гауптштурмфюрер Ренике. А на развилке дороги…

На развилке квадратился, тоже раскрашенный в зимний камуфляж, старый боевой дружище – Т-IV! Добрый, надежный старина! И не такая уж громыхающая, раскаленная летом и холодная зимой, пропитанная удушливой вонью синтетического топлива стальная коробка. Бывало – а как иначе в бою?! – друг друга в ней не разглядеть, не продохнуть от завеси пороховых газов, несмотря на яростные вентиляторы. И задницы, бедра, голени, плечи членов экипажа – вечно в синяках, несмотря на комбинезоны… Да разве в этом дело! Броня и мощь! Огонь и сила!

Увидев танк – близнеца тому, на котором ему довелось воевать, – Отто как-то не обратил внимания, что в этот раз его душу не царапнули привычные воспоминания о тех постыдных для солдата великого рейха обстоятельствах, которыми завершилась его служба в СС-панцер-ваффен. Напротив! Отто вдруг обнаружил, что насвистывает какой-то игривый мотивчик, отчего сидевший рядом в кабине грузовика лагерный врач, этот сдобненький педераст-педофил Кюнстлер, терся бедром уже совершенно беззастенчиво, с гадливой улыбочкой старался заглянуть Отто в глаза и даже чего-то там подпевать. Мюнше стало