Снегири на снегу (сборник) - Олег Георгиевич Петров

танковый хобот полз дальше. Следующий залп ударил по тупорылому «опель-блицу», тут же усыпавшему все вокруг обломками деревянных бортов и ошметьями мгновенно вспыхнувшего брезента. Через пару секунд грузовик превратился в ревущий факел огня, увенчанный черным жирным дымом, тяжелым толстым столбом, полезшим к небу.

Медленно ползущая вкруговую танковая башня бухнула из пушки по пулеметному гнезду на противоположной обочине шоссе, потом стеганула по полосатой будке и сугробам длинной, на всю патронную коробку, пулеметной плетью, и – танк замолк.

Выждав несколько минут, шарфюрер Лемке, тяжело дыша, опасливо подполз к танку с кормовой части и швырнул на решетку моторного отсека противотанковую гранату. Ухнул взрыв, пламя охватило содрогнувшуюся бронированную машину. Она не огрызнулась ни пушечным, ни пулеметным огнем. Позже, когда из обгорелого Т-IV наконец-то будет вытащен труп Мюнше, окажется, что спятивший унтерштурмфюрер подох не от взрыва гранаты и не от сожравшего танк огня, а заблаговременно пустил себе в висок пулю из «вальтера».

ГЛАВА 9. ТКАЧЕВ

«Хутор… Да… Был… А почему был?.. Разве он мог куда-нибудь уйти с хутора?.. Стоп, машина!.. А сейчас-то что же?..» Сильно болела голова. Василий попытался поднять руку, дотронуться до раскалывающегося затылка, но не смог. Что удалось – через застилающую глаза пелену разглядеть нависающий бревенчатый потолок.

– Очнулся? Это хорошо, – раздался откуда-то сбоку незнакомый мужской голос. Слова болезненными молоточками отдавались в голове, казались оглушительными. Василий захотел повернуть голову и увидеть говорившего, – снова ничего не вышло.

– Ладно, после поговорим, – снова громко протокало в затылке, и невидимый хозяин громового голоса, с таким же шумом ушел, чему Василий даже обрадовался – ему хотелось сейчас только одного – тишины, покоя.

Надолго или на мгновение он снова провалился в беспамятство – в глухой черный мрак, в котором не раскалывалась голова, не били по затылку безжалостные молоточки. Но вот снова – как вынырнул в боль. Этого не хотелось, хотелось, наоборот – оставаться в черном забытьи, но что-то заставляло, приказывало выныривать. «Хозяюшка, будь ласка, приюти до утра пацана. Околел, как цуцик, Васька Мятликов»… Точно! Так и надо сказать, а еще, до этого?.. Четыре раза по два стука… Окошко с огорода… Хозяюшка… Лет полста… С восточной стороны, второй дом от околицы… Но это в деревне, а при чем здесь хутор?..» Голова заболела еще больше, нестерпимо обрушились на затылок злые молоточки… Василий застонал, медленно погружаясь в спасительный мрак, но успел почувствовать волшебную прохладу, охватившую лоб и виски и возвращающую из обволакивающего беспамятства. Очень захотелось пить. Он попытался крикнуть об этом, но не смог и понял это, как и то, что кто-то услышал его немой крик: губы, неповоротливый, обдирающий рот язык, горящее сухостью нёбо вдруг ощутили влагу.

– Нет-нет, пока хватит…

«Другой голос… Это женщина… Мягкий говор – молоточки в затылок не бьют… Хозяюшка, будь ласка, приюти до утра пацана…»

– Сергей Евдокимович, он снова какую-то хозяюшку поминает, снова про пацана…

«С кем она разговаривает?! – испугался Василий. – Она не должна никому это говорить!.. Подстава!..» Испуг резко вернул в сознание – перед глазами замаячил бревенчатый потолок.

– Сергей Евдокимович! Вроде очнулся, глаза открыл!..

Василий тут же опустил веки, от чего в затылке как будто немного полегчало. «Где он? Кто это – Сергей Евдокимович? Не знаю… Нет… Никогда не слышал… Не должно быть никакого Сергея Евдокимовича… Верняк – подстава!.. Как на хуторе… Стоп, машина! Хутор! Это хутор! Догнали, суки! Ничего не вышло!.. М-м-м…»

– Стонет… Жар у него…

– Ты ему почаще губы смачивай, Люба, но пить не давай. Кто его знает, насколь у него голова стрёхнута: рвота начнется – неизвестно как скажется.

– А что наш фельдшер, скоро они?

– Не знаю, как угадаешь… По времени – так пока еще оно не вышло. Еще часа три…

«О чем это они? Какой фельдшер? Фельдшер… Точно… Зацапали, суки! Гниды…».

Теперь Василий вспомнил. Конечно да! Он вышел на дорогу… Видимо, там и потерял сознание от выворачивающего все внутренности кашля и боли в разбитой голове. Потом очнулся на хуторе. Это ему мужик, который кружку с водой в губы совал, сказал. Мужик – гнилой, к маме не ходи… Гнилой… «Что я ему мог выболтать? Неужто про явку в деревне по беспамятству цинканул?! Твою мать!.. Да нет, не мог… А если?..»

Василий снова застонал. Уже не от боли – от злого бессилия. «Так дешево спалиться. Все усилия – в задницу! Подвел, всех подвел!..»

Губы снова ощутили спасительную влагу. «Нет… Ничего я не выболтал… Кабы разболаболился – они бы со мной не цацкались… А пока, ишь, даже бабу приставили с мокрой тряпкой, чтоб не подох раньше времени… Фельдшера ждут… Заботливые, сучары… А вот – с прибором на вас! Хер чего узнаете!..» И тут же – ознобом окатило! Твою мать!.. А малява-то?! Малява!..

Василий попытался сосредоточиться – ощутить на теле повязку с лоскутом, полученным в лагере. Маленький лоскуток со столбцом цифирок, который надо во что бы то ни стало донести до своих…

Он осторожно попытался приоткрыть глаза. Вроде бы получилось. Совсем чуток приподнял веки и, незаметно, сквозь ресницы, снова видит бревенчатый потолок. Вдруг этот потолок заслонило чье-то лицо, а участливый женский голос произнес:

– Вот и хорошо… Хорошо… Потерпи, милый, потерпи…

Губы опять ощутили влагу.

«Странно… – через силу попробовал сосредоточиться Василий. – “Потерпи, милый”… Странно… Да где же я?.. Нет, не могут, не станут гансы со мной такой балаган разводить… А почему бы и нет… Сам я хлам бубновый… а вот малява… Могут цыганочку с выходом сбацать гансы из-за малявы? Могут, курвы!.. Яковлич про такое предупреждал… Яковлич… Что же с малявой-то?.. Черт, как раскалывается голова!.. Есть повязка на ноге или нет? Не чувствую… Рукой бы…»

– Э-э… Спокойно, парень, спокойно!

«Опять этот мужик!..» Василий вдруг почувствовал, как его начинает раскручивать какая-то исполинская сила – все быстрее и быстрее! В рот изнутри ударило жидкой горячей горечью… И он снова провалился в спасительную черноту.

***

Командир разведывательно-диверсионного отряда особого назначения «Виктор» старший лейтенант государственной безопасности Ткачев отложил потемневший от грязи и пота хлопчатобумажный лоскут. В который раз задумчиво потер мочку левого уха. Чертыхнулся: никак не мог заставить себя изжить эту привычку. С детства тянется, а ни к чему – обращает на себя внимание со стороны, запоминается, а потому – вредная для чекиста. Посмотрел на заместителя, лейтенанта госбезопасности Некрасова:

– Что молчишь, Евдокимыч? А если это абверовцы или гестаповцы с нами игру затеяли?

– Не думаю, Дмитрий Павлович, – в разговор вступил помощник