Пушкин и Гончарова. Последняя любовь поэта - Татьяна Сергеевна Алексеева

пронзительно завизжали, а вслед за ними раздался звон разбитой посуды. После этого на несколько секунд наступила мертвая тишина, и Александр смог оглядеть всех уставившихся на него округлившимися глазами обитателей дома. Мужчина средних лет, две молодые женщины и одна старушка, мальчик с девочкой лет шести-семи… Все были растрепанными и одетыми в простую, не слишком опрятную домашнюю одежду — гостей в доме явно не ждали. Черноглазой красавицы Ольги, которую Пушкин так опасался увидеть, среди них не оказалось.

«Вот же напугались!.. Смотрят на меня как на воскресшего покойника, как на гостя с того света! — усмехнулся про себя Пушкин. — Ну, сейчас они узнают, кто страшнее — покойник или приехавший требовать отчета барин…» Однако первый гнев на управляющего уже прошел, и теперь Александр чувствовал себя виноватым за то, что ворвался к нему в дом так неожиданно. Да к тому же ошарашенные лица старосты и его домашних были такими смешными…

— Мне нужен староста Михаил Калашников! — сказал Пушкин грозно, с трудом сдерживая улыбку.

— Я здесь! — На лестнице, ведущей на верхний этаж, послышался скрип половиц и старческое покашливание. — Здравствуйте, барин!

Старый управляющий почти не изменился за те годы, что они с Александром не виделись, разве что седины в его волосах и бороде прибавилось. Но хитрые и умные глаза смотрели на молодого барина из-под густых бровей по-прежнему живо и бодро.

— Здравствуй! — заставив себя нахмуриться, кивнул ему Александр. — Я получил в дар от отца двести душ в Кистеневе. Приехал, чтобы вступить в свои права, и хочу это сделать как можно быстрее.

— Прямо сейчас? — изумленно уточнил управляющий, и в его глазах тоже мелькнул испуг. Калашников хорошо помнил вспыльчивого молодого барина и вполне мог допустить, что тот сможет потребовать от него немедленно заняться делами. Однако Пушкин уже окончательно сменил гнев на милость, а вдобавок еще и вспомнил, что провел почти весь день в дороге, и почувствовал страшную усталость.

— Завтра, — ответил он сурово. — С самого утра. Жду тебя со всеми бумагами в семь… нет, в восемь часов!

— Сделаем-с, барин, — тут же послушно закивал головой Калашников. Теперь на его хитром морщинистом лице читалось явное облегчение.

«Интересно, что этот плут опять намудрил с доходами и как он собирается за полдня скрыть следы преступления?» — вздохнул про себя Александр. Но выяснять это и ловить вороватого старосту за руку ему в тот момент хотелось меньше всего. После нескольких дней в дороге, после отвратительной ночевки на последней станции, в сырой и холодной, несмотря на самое начало осени, избе… Нет уж, заниматься делами, проверять старосту и вообще играть роль строгого хозяина он будет только после того, как выспится в нормальной постели! Не раньше!

Еще раз грозно нахмурив брови и оглядев всех присутствующих в доме, Александр повернулся к выходу.

— Сейчас я поеду в имение, пришлите туда кого-нибудь, — велел он и вышел в сени.

Калашников торопливо заверил его, что все будет «незамедлительно сделано-с», и Пушкин, выйдя на улицу, не торопясь, зашагал к экипажу. Он знал, что «незамедлительно» в устах управляющего означает в лучшем случае через час, так что спешить не стоило. Можно было даже пройтись, по старой привычке, пешком: медленным шагом Пушкин дошел бы до имения как раз за час с небольшим. Поразмыслив немного, он решил так и сделать.

— Никита, поезжай в имение, а я пешком, напрямик пойду! — велел Александр дожидающемуся его в повозке дядьке и зашагал по узкой тенистой тропинке.

Запах свежей мокрой листвы стал словно еще сильнее. С нависавших над тропой веток ему на голову падали крупные капли холодной воды, но его это не слишком беспокоило. В прошлые годы, во время всех его разъездов между Петербургом и Михайловским, когда он отправлял вперед повозку и шел до станции пешком по заснеженной дороге, бывало гораздо холоднее. Тем приятнее было попасть потом в жарко натопленный дом смотрителя и согреться! Александр улыбнулся этому воспоминанию, но уже в следующий миг мысли его перекинулись от прошлого к будущему. Он стал мечтать о том, как через месяц или даже немного раньше будет уезжать из этого запущенного имения домой, в Петербург, к своей невесте Наталье. Пожалуй, тогда он тоже пройдется пешком по дороге, пока ему будут закладывать экипаж. Будет идти и думать о возвращении, о встрече с Натали́, о свадьбе, которую уже никто и ничто не сможет отменить или отложить! А потом его догонит экипаж, он сядет на мягкую скамейку и понесется к своему долгожданному будущему так быстро, как это только возможно!..

Крупная ледяная капля упала ему на макушку, и Александр недовольно поежился. Все-таки мечтать, гуляя на ветру под мокрыми деревьями, не самое разумное занятие! Хорошо хоть идти осталось совсем немного — сквозь блестящую листву уже проглядывали белые стены и темные окна дома, в котором Пушкину предстояло провести ближайший месяц. Обрадовавшись, что скоро окажется в тепле, он ускорил шаг, а оказавшись перед парадным входом в дом, и вовсе вприпрыжку взбежал по каменным ступенькам. Но в доме его ждало новое разочарование — несмотря на то что он шел от жилища старосты не торопясь, крестьяне, которым полагалось подготовить для него комнату, шли, как видно, еще медленнее. Парадные двери были заперты, на раздраженный стук Александра никто не ответил, и сколько он ни прислушивался, из дома не донеслось ни малейшего шороха. Там совершенно точно никого не было. Да еще и повозки, в которой ехал его слуга Козлов, что-то не было видно, хотя Пушкин и слышал, как она грохочет в стороне, когда шел по тропинкам.

Ворча и ругаясь вполголоса, молодой хозяин имения спустился с крыльца и стал обходить вокруг дома, по пути останавливаясь возле темных занавешенных окон и стуча в них кулаком. Но толку от этого стука не было никакого. Кроме звонкого дребезжания стекол Пушкин не слышал ни звука. Так он обошел половину дома и оказался перед черным входом, к которому как раз в этот момент подбежали две улыбающиеся крестьянки, пожилая и молодая. Увидев рассерженного и уже порядком замерзшего на улице барина, они испуганно ахнули и, перебивая друг друга, заверили его, что «сейчас все будет сделано в наилучшем виде». Особо запыхавшимися и спешащими женщины, впрочем, не выглядели. Молоденькая несла в руках охапку свечей и тряпок, а старая и вовсе шла налегке, звеня привязанной к поясу большой связкой ключей.

Пушкин первым вошел в дом и, радуясь долгожданной возможности согреться, глубоко вздохнул. Знакомый, хотя и хорошо забытый слегка затхлый запах жилья, долго стоявшего пустым,