Пушкин и Гончарова. Последняя любовь поэта - Татьяна Сергеевна Алексеева

головой и выкраивать время для отчетов. Разбираться в корявых и путаных записях было куда сложнее, чем подыскивать рифмы, но дело все-таки потихоньку продвигалось. А вскоре Калашников снова смог вздохнуть с облегчением. Пушкину стало ясно, что, если не требовать от старосты честного ответа о расходах, оформление бумаг пойдет быстрее. Михаил тоже очень быстро это понял и окончательно успокоился. Теперь вся его бурная деятельность была направлена на то, чтобы как можно скорее переоформить на молодого хозяина село Кистенево. Хозяина же это устраивало полностью. Совмещать сочинение трагедии с делами с каждым днем становилось все труднее, и он радовался, что скоро этой двойной работе придет конец.

В тот день, когда были составлены и подписаны последние бумаги, Александр заметил, что в зелени окружавших особняк деревьев появились первые золотисто-желтые пряди. Начиналась осень, которую он так любил и которую в этом году боялся провести без всякой пользы. Теперь эта мысль показалась Пушкину просто смешной. Осень еще только вступила в свои права, а он уже успел сделать так много! А сколько еще сделает, когда вернется в Петербург… Хотя, конечно, там его будут отвлекать от творчества предсвадебные хлопоты.

Предвкушая возвращение в столицу, Александр уселся за письмо Наталье Гончаровой-старшей. Ему хотелось как можно скорее дать ей знать, что все поставленные ею жесткие условия выполнены. Тогда и младшей Наталье станет известно, что больше никаких препятствий для их брака нет и скоро они будут вместе. Он писал и видел, как его будущая теща берет из рук служанки письмо, надрывает конверт, читает… Ее лицо принимает раздосадованное выражение, но сделать она уже ничего не может. Больше ей не помешать исполнению его мечты! Она будет морщиться, злобно поджимать губы, но ей придется позвать Наташу и показать ей письмо Александра.

О том, с каким счастливым лицом будет читать его письмо сама Наталья-младшая, Пушкин думал уже на бегу к конюшне, размахивая запечатанным конвертом. Он сразу решил, что повезет письмо на станцию сам. Слуги, даже верный Никита Козлов, если бы он велел им отправить письмо немедленно, обязательно провозились бы полдня с какими-нибудь другими делами и на станцию ехали бы без особой спешки. А это значило, что письмо могло попасть в почтовый экипаж, а потом и в столицу на целый день позже. Александра же такое положение дел никак не устраивало. Он и так потерял в Болдине слишком много времени и хотел, чтобы Гончаровы узнали обо всем как можно раньше. К тому же Пушкину хотелось прокатиться верхом — очень уж он засиделся в последнее время в имении. Кажется, даже вообще не выходил из кабинета несколько дней.

Нетерпение его усиливалось с каждой минутой, и он едва дождался, пока ему оседлают лошадь. На дорогу поэт выехал шагом, но там сразу же перешел в галоп и радостно расхохотался, когда ему в лицо ударил резкий порыв ледяного ветра. Мимо него проносились растущие вдоль тракта деревья — уже не такие зеленые, как раньше, а во многих местах желтые, красные и оранжевые. На земле царила осень. Именно такая осень, как любил Александр: яркая, разноцветная, пышная… Нарядная, как начавшая стареть, но не желающая признавать этого женщина, которая старается разодеться как можно богаче и пестрее. И делает это так самозабвенно, что все вокруг начинают верить в ее продолжающуюся молодость. Как верит в это и она сама…

Пушкин даже немного придержал лошадь, чтобы оглядеться по сторонам и полюбоваться разукрашенными в разные осенние оттенки деревьями. В том месте, где он ехал, они росли не очень часто, и между ними виднелся широкий луг, похожий на сшитое из разных лоскутов покрывало — где-то зеленое, где-то золотисто-рыжее. А за лугом опять росли деревья. Алые и лимонно-желтые, малиновые и палевые, изумрудные и шоколадные… Глядя на них, Александр вдруг понял, что больше не жалеет о своей «ссылке» в Болдино. Здесь у него было почти все, что он любил. Осенние красоты вокруг, только что написанные новые произведения и планы следующих стихотворных вещиц дома, счастье с любимой женщиной впереди. Стало даже немного жаль, что скоро придется уехать из имения.

Но терять время Пушкину все равно не хотелось, и он снова пришпорил лошадь. Вновь замелькали справа и слева яркие разноцветные пятна, вновь засвистел в ушах ветер. А потом вдруг впереди на дороге появилось несколько человеческих фигур. Две из них тоже сидели верхом, еще две или три шли пешком, ведя коней рядом с собой, и вся эта компания медленно двигалась навстречу Александру. «И кого это занесло в нашу глушь, уж не к нам ли в имение они едут?» — с любопытством подумал всадник, но в глубине души у него шевельнулось неприятное предчувствие. Он уже догадывался, что эти люди — не гости и не случайно встреченные им на дороге путники.

Подскакав поближе к ним, Александр разглядел военную форму, а остановившись рядом и всмотревшись в их хмурые лица, забеспокоился по-настоящему.

— Доброго здравия! — обратился к нему один из всадников.

Пушкин торопливо кивнул, страстно желая про себя, чтобы эти люди все-таки оказались на тракте по какому-нибудь своему, не имеющему к нему отношения делу. Однако следующая обращенная к нему фраза незнакомцев отняла у него последнюю надежду на это.

— Дороги в город перекрыты, в стране эпидемия холеры, — сообщил ему один из шедших пешком военных. — Если вы хотите ехать дальше, вам придется сперва выждать на станции карантин.

Пушкин ответил не сразу. Мысленно он все еще несся вперед, к станции. Осознать, что теперь ему не надо спешить, потому что письма все равно отправятся в Петербург не раньше чем через месяц, молодому человеку удалось лишь спустя пару минут. Еще через минуту или две он наконец понял, что встреча с Натальей и долгожданная свадьба опять откладываются на неопределенное время. А потом все эти разозлившие его мысли вытеснила другая, пугающая: в столице бушует смертельная болезнь, и Наталья находится в страшной опасности.

На его расспросы солдаты отвечали скупо и неохотно. Они сами мало что знали и говорили лишь о том, что им приказано предупреждать всех об эпидемии и карантине и не пускать желающих ехать в столицу. Пушкин быстро понял, что ничего от них не добьется, и развернул лошадь назад. Отправлять Гончаровым письмо с радостными вестями теперь было глупо и бесполезно.

Обратная дорога в имение заняла у него еще меньше времени. Александр то и дело подгонял лошадь и уже не смотрел по сторонам. Любимые краски осени для него больше не существовали.