Пушкин и Гончарова. Последняя любовь поэта - Татьяна Сергеевна Алексеева

Он помешал подрумянившиеся кусочки картошки, дал им еще немного поджариться и высыпал обратно на блюдо. Они еще некоторое время тихо шипели, остывая, и на них лопались блестящие в свете нескольких свечек золотистые пузырьки, но любоваться этим приятным зрелищем Пушкин не смог, он был слишком голоден.

Расправившись с картошкой и запив ее обнаруженным тут же, в большом кувшине, молоком, Александр вспомнил другую свою няню, Ульяну, присматривавшую за ним, когда он был совсем маленьким ребенком, и угощавшую его молочными пенками. Это воспоминание тоже было очень приятным, и Пушкин даже подумал о том, чтобы найти спальню, лечь в кровать — если, конечно, местные крестьянки не забыли подготовить ее! — и уснуть, думая про те далекие детские годы. Но желание продолжить пьесу, отступившее на время ужина, вновь взяло верх, и Александр заспешил обратно в библиотеку, прихватив с собой все найденные свечи.

До кровати он в ту ночь все-таки добрался, но гораздо позже, лишь после того, как исписал еще несколько страниц. Черное небо за окном к тому времени уже заметно посерело, и где-то вдалеке прокричал петух. Пушкин отложил карандаш с почти стершимся грифелем и, потирая уставшие глаза, заглянул в соседнюю комнату. Там, к его огромной радости, обнаружилась застеленная кровать с тремя огромными пуховыми подушками и таким же пышным теплым одеялом.

Утонув в этом пуху и уже засыпая, Александр вдруг вспомнил, что всего через два или три часа к нему должен будет явиться с отчетом Михаил Калашников, и с досадой подумал, что хитрому старосте в очередной раз повезло. Будить хозяина он, разумеется, не станет, а оправдаться ему потом легче легкого — скажет, что опасался гнева не вовремя разбуженного барина и надеялся, что тот вскоре проснется сам. На самом же деле Пушкин точно заснет надолго, так что у Калашникова будет еще как минимум полдня, чтобы скрыть следы своих махинаций с доходами Болдина. «Ладно… вечером я его все равно к ответу призову, — пообещал себе Пушкин. — Никуда он от меня не денется. А сейчас — спать…»

Но утро, которое для Пушкина наступило уже после полудня, принесло новые рифмы и фигуры речи, которые он не мог не попробовать тут же вставить в начатую мистическую любовную трагедию. Служанке, подававшей Александру завтрак, было велено никого не пускать к нему в кабинет, а управляющему передать, что доклад переносится на следующий день. Вечером хозяину имения сообщили, что Калашников приходил к нему дважды и очень расстроился, что барин не может его принять. Верилось в это с трудом, но Пушкин уже и сам жалел, что из-за пьесы откладывает дела, так что спать во второй день своего пребывания в Болдино он лег пораньше.

Проснулся Александр тоже не слишком поздно и первым делом приказал позвать Михаила Калашникова. Дожидаться старосту он решил в библиотеке, куда к тому времени уже принесли чернил и перьев. Это было его главной ошибкой. Сочинив очередную строфу, он, как всегда, увлекся, а вскоре и вовсе полностью погрузился в эпоху, о которой писал. Теперь, после двух дней и ночей набросков, место действия уже представлялось ему достаточно ясно. Это была средневековая Испания, внешне мрачная и строгая, но под этой мрачностью прятались яркие, огненные страсти. Поначалу представлять себе и описывать кривые узкие улочки города, которого он никогда не видел, было сложно, но постепенно Александр «прижился» в этом месте, и ему даже подумалось, что после этой трагедии надо будет попробовать придумать еще какой-нибудь сюжет, происходящий в тех же декорациях…

Впрочем, встреча Александра со старостой Калашниковым все-таки состоялась. Длилась она долго и сопровождалась не менее бурными страстями, чем жизнь персонажей нового сочинения Пушкина. Оказалось, что у управляющего куда-то пропала часть бумаг с записями доходов и расходов имения. Михаил клялся, что не знает, как это случилось и куда они подевались, уверял Александра, что еще накануне его приезда все тетради были на месте, и пытался свалить вину за их пропажу на горничных, искавших бумагу для растопки камина. Александр не верил, требовал, чтобы староста где угодно нашел исчезнувшие документы, и грозился «выгнать его из имения ко всем чертям». Калашников в ответ на это делал страдальческое лицо, закатывал глаза и уверял хозяина, что увольнение для него — верная смерть и что тот, конечно же, не способен на столь ужасное злодейство. Разозлившийся Пушкин готов был доказать, что способен еще и не на такое, но управляющий старательно убеждал его в обратном и в конце концов вынудил хозяина сменить гнев на милость.

— Разве же может такой удивительный человек, который стихи сочинять умеет, выгнать на улицу бедного старика? — трагическим голосом повторял Калашников, и лицо у него было таким скорбным и несчастным, что, если бы кто-нибудь увидел эту картину со стороны, Александра, безусловно, посчитали бы жестокосердным тираном. Самого же Пушкина разыгранный спектакль с каждой минутой все больше веселил, и в итоге хитрый староста был отпущен домой с приказом хотя бы попытаться найти или восстановить по памяти утраченные бумаги. Михаил торопливо откланялся и, на ходу обещая «поискать все еще раз», выбежал из особняка, а оставшийся в одиночестве Александр, не удержавшись, расхохотался в полный голос.

— Вот почему у тебя всегда дела не в порядке и управляющие тебя обжуливают! — отсмеявшись, сказал он своему отражению в зеркале. — Потому что ты книжки пишешь, стихи сочиняешь! Поэтому ты ни на какое «злое» дело, вроде того, чтобы дать жуликам по заслугам, не способен!

«А вот интересно, как оно на самом деле? — задумался он уже всерьез, усевшись за стол. — Вдруг и правда человек, обладающий талантом, должен быть добрым? Или одно от другого не зависит?»

На столе у Пушкина в беспорядке лежали черновики «Каменного гостя» с множеством клякс, перечеркнутых строчек и рисунков на полях. Теперь пора сложить их по порядку, потом еще раз перечитать написанное, а дальше можно подумать и о новом сочинении… Мысль о том, чтобы написать еще что-нибудь на историческую тему, уже не раз приходившая Пушкину в голову в последнее время, вернулась в очередной раз и тесно переплелась с новой идеей, подкинутой Калашниковым. Вот только какую эпоху теперь выбрать? Тоже Средние века или, может быть, чуть более позднюю?

На следующий день дела снова были на некоторое время забыты, а довольный управляющий сидел дома, чтобы «не мешать» хозяину сочинять. Однако долго радоваться Михаилу не пришлось — в этот раз Пушкин сумел не погрузиться в работу с