Разрыв-трава. Не поле перейти - Исай Калистратович Калашников

Степан протянул руку к деньгам, но не взял, отодвинул от себя, растерянно посмотрел вслед Христе, перевел взгляд на Ефима. Тот, высунув язык, склеивал папироску. По его лицу струйками сползал пот.

– Что она сказала?

– Дурная баба, ей-богу… – пробормотал Степан. – Деньги вроде бы тебе отдала.

Пошевелился Панкратка. Приоткрытые глаза его были ясными и зоркими. Видимо, проснулся давно и все слышал. Степану отчего-то стало неловко перед внуком. Панкратка тихо сказал:

– Дай ему, деда… – и показал глазами на Ефима.

Услышав его голос, Ефим обернулся:

– А-а, Панкратий… Что ж ты, брат, не заходишь-то?

– Так ведь некогда. Все время в поле…

Край неба в степной стороне почернел, словно бы обуглился от невыносимой жары. Страдальчески морщась, Степан плеснул из ковша воды на ладони, смочил лысину.

– Дедушка! – требовательно проговорил Панкратка.

– Ты бы сходил на речку, искупался… Ополоснуться в воде сейчас – благодать.

– Не хочется. Слышишь, дедушка?..

Степан вздохнул. Экий настырный! И отказать трудно, когда внук просит, и дать нельзя. Ефиму один раз дай, он в другой раз заявится. Теряет над собой власть человек.

Ефим толкнул костыли под мышки, грузно налег на них.

– Пошел я, – в усмешке шевельнулись толстые губы. – Деньги той стрекозе верните. Чтобы не думала… А ты, Панка, не обегай мой дом. Заходи, брат…

Когда за ним захлопнулась калитка, Степан сердито сказал:

– К черту их всех!

Внук промолчал, и в его молчании, чувствовалось, скрыто несогласие. В другой раз разговорил бы его, втолковал, что к чему. А сейчас мочи не было разговаривать. От зноя ломило виски, в глазах кружились радужные метляки. Кряхтя и охая, он облил водой голову, смочил рубаху на груди и спине. Стало чуть легче, прилег и забылся мутным, тягучим сном. Его разбудил Панкратка.

– Смотри, дедушка, что делается…

На Мангиртуй наплывала иссяня-черная тяжелая туча. Край ее колебался, клубился, взлохмачивался, и рваная тень заполошно металась по увалам, набегая на село. Тишина была загустело-мертвая.

– Гроза идет, Панка, – задрал бороду, вглядываясь в шевеление черноты, – со степной стороны идет. Хлестануть может – держись. Пройди, Панка, по двору, прибери, если что валяется.

Туча надвинулась молча, без грохота грома, без блеска молний. Натекла, заполнила все небо, стало сумеречно, глухо, воздух загустел… Вдали послышался шум, похожий на шелест листьев, он быстро приближался, нарастал – и вдруг на село обрушился ливень. Вода потоком низвергалась с неба, не успевала растекаться по земле, кипела, бурлила, вспенивалась, вздувалась пузырями, скручивалась в водовороты. Двор от амбара до крыльца разом превратился в клокочущее озеро.

Степан и Панкратка сидели на предамбарке, напуганные буйством стихии. Таясь от внука, Степан мысленно перекрестился. Много гроз повидал на своем веку, но такой – не случалось.

Ливень прекратился так же внезапно, как и начался. Серая занавесь – с неба до земли – отодвинулась, ушла, и сразу же заголубело небо, блеснуло солнце. Вода сбегала с крыш, капала с тополей, с заборов. На земле она уже не кипела, отыскивая путь к низинам, несла мусор и клочья пены. Вода весело шлепала, хлюпала, булькала, чмокала, журчала… Солнце дробилось в каплях, и они огненно сверкали. Над домами курился теплый пар… Степан закатал штаны до колен, спустился на землю.

– А водичка-то, Панка, теплая… Славно-то как…

Высоко, по-цапличьи поднимая ноги, он прошел к воротам, приоткрыл калитку и замер, сдавленно крикнул:

– Панка!

С гор по улице катился вал грязной воды. Он все набухал, вздувался, с шумом и плеском врывался во дворы. Степан захлопнул калитку, словно так хотел огородиться от потока, знаком приказал Панкратке задвинуть засов. А вода уже с клекотом рвалась из подворотни, текла по двору, обогнув амбар, снова устремлялась в улицу. Она подхватила, закружила пустую бочку, стоявшую на крышке погреба, самую крышку. И тут только до Степана дошло: погребок-то с водкой затоплен. Ничего ей, конечно, не сделается, бутылки запечатаны надежно, и все же черт дернул поставить ее туда, лучше бы в амбар или сени. Придерживаясь рукой за стену, обогнул амбар и тихо ахнул. В том месте, где был погребок, вода бежала довольно быстро, и на ее рябую, замусоренную поверхность одна за другой, будто живые, выпрыгивали бутылки. Сверкнув на солнце стеклом, они оседали, над водой оставалось лишь горлышко с красной головкой сургуча. Вереница головок плыла, покачиваясь, в улицу.

– Грабеж-то какой, Панка! – закричал Степан и бросился наперерез веренице.

Перехватил, встал, растопырив руки и ноги, ловил проплывающие бутылки, совал за пазуху, но они выскальзывали, плюхались в воду, плыли дальше. У Панкратки получалось ловчее. Набрав пять-шесть бутылок, он шел к предамбарку, оставлял их там, возвращался. А Степан не мог сдвинуться с места: пока ходишь, сколько уплывет за ограду!.. В отчаянии поднял голову. Его взгляд задержался на заборе. За ним – огород, а в огороде – пчелы.

– Бросай все к черту! – завопил не своим голосом и кинулся в огород.

Бежал и думал, что, если пчелы погибли, сердце у него не выдержит, остановится.

Обошлось. Место в огороде было выше, к тому же ульи стояли на полуметровых кольях. Вода до них не добралась. Мокрый с головы до ног, разом обессилевший, Степан лег грудью на крышку улья.

Вал воды прокатился по Мангиртую, вырвался на степной простор и тут опал. Вода ласково журчащими ручьями побежала в Бормотуху. На земле остались лежать ведра, доски, поленья, метлы – все, что сумел захватить поток. Большого урона ливень никому не нанес, но напугал многих. От пережитого страха мангиртуйцы были возбужденно веселы, поругиваясь, посмеиваясь, шлепали по лужам, подбирая свое добро. Тут же с визгом и гамом, поднимая тучи брызг, ошалело носились ребятишки, не столько помогая, сколько мешая взрослым. Им-то в руки и попала первая четушка из запасов Балаболки. За ней – вторая, третья. Показали мужикам – что это такое? Мужики произвели наружный осмотр, взбалтывая жидкость. Похожа, что она?.. Очень даже похожа!.. Вышибли пробку, попробовали на запах, на вкус – она, родненькая!.. Ребятам команда: шустро в разные стороны, глядите в оба, все, что найдете, тащите до кучи.

Земля слухом полнится. Скоро за селом собрались чуть ли не все мангиртуйские мужики. Сначала принимали водку на ногах, прямо из горла, но притащился Ефим и сказал, что делать это надо по-людски. Подобрали несколько досок и ящиков, соорудили из них на бугорке что-то вроде стола и скамеек. Откуда-то появились стаканы и кружки, зеленый репчатый лук, редиска, огурцы.

– Гуляй, братва, раз лафа такая!

– Где-то, видно, винополку громом расшибло…

– Наш магазин целый, сам видел. И грому не было.

– А вода шла из лесу – какая там винополка?