Фернандо Магеллан. Том 2 - Игорь Валерьевич Ноздрин

Кормчему стало страшно. Вспомнилось хриплое дыхание умершего на рассвете парня. Вчера он пытался ходить, смеялся, а вечером началась рвота с сильнейшим поносом. Он лежал в грязи и стонал, в кубрике смердело. Санитары выдернули из-под умиравшего матрас, прикрыли тело обрывком паруса. К полуночи парень затих, ровно задышал, уснул. Его не исповедовали, не причастили. Когда в темноте после «собаки» пробили склянки, раздались резкие хлопки, будто лопались кожаные мешки с воздухом. Редкие судорожные движения легких матроса, с напряжением выгонявших воздух, будто душа рвалась наружу, напоминали пьяный храп. Он то прерывался – и соседи слышали слабое дыхание,  – то становился громче. Что-то мешало парню в груди, он силился вытолкнуть это и не мог. Не прошло и получаса до следующих банок, как парень затих. Его не трогали, хотели поверить, будто заснул. Мерзкое ощущение присутствия мертвеца поползло по кубрику. Сон улетел, больные лежали и ждали, кто отважится заглянуть под парус?

– Что с вами?  – Антоний окликнул кормчего.  – Вы сегодня не слушаете меня.

– Почему Всевышний жесток,  – неожиданно спросил Гальего,  – требует веры из-за страха?

– Он грозит отступникам. Ни один волос не падет с головы праведника,  – пояснил Антоний.

– Отчего же все умирают?

– Каждому свой час,  – привычно произнес священник.

– Нет,  – возразил кормчий,  – Господь суров. Даже Сын Его, искупивший грехи человеческие, говорил: «Не мир Я принес, но – меч!» А мы, черви морские, созданы по Его образу и подобию, поэтому убиваем друг друга.

– Иисус заповедал любовь,  – напомнил францисканец.  – Он отринул старую заповедь Моисея «Око за око, зуб за зуб» и сказал: «Возлюби ближнего, как самого себя!».

– Я много плавал и не видел, чтобы люди любили других, «как самого себя».

– Вы больны, раздражены,  – Антоний попытался успокоить штурмана.  – Придет время, и все поймут простую истину.

– Когда?

– По пришествии Царствия Божия на землю.

Я не доживу до тех лет. Господь отмерил мне мало жизни.

– Кто вам сказал?

– Я знаю, я чувствую, как она уходит.

– Вас мучают боли?

– Хуже… Душа устала.

– Уповайте на Господа, молитесь!

– Не хочу,  – сознался Вашко.  – Не хочу вставать, думать, молиться. Все надоело.

– Это ужасно!  – забеспокоился Антоний.  – Вы не верите в Царствие Божие? Не слышите поющих в ночи ангелов?

– Они поют другим,  – кормчий с завистью и укором посмотрел на Глухого.

– Не думайте так,  – попросил священник.  – Я помолюсь за вас.

– Господь жесток,  – повторил Гальего,  – не беспокойте Его. Если Он решил отнять у меня жизнь, то не отступит.

– Мм… М-му…  – замычал сосед.

– Что тебе?  – Антоний подошел к Глухому – Тяжело?  – Дотронулся до липкой волосатой груди.  – Пламенем горишь… Сейчас полегчает…  – приложил к груди Библию.  – Во имя Отца, Сына и Святого духа…  – начал читать молитву, но тот застонал, сжал сухие растрескавшиеся губы, заворочался. Тяжелая книга скатилась на пол.

– Пить хочет,  – сказал молодой матрос с язвами на теле.

Антоний перекрестил Глухого, пошел к бочке. Деревянная бадья была пустой, железный ковш валялся на дне. Священник тщетно поскреб мокрое донышко, взял ковш, направился в трюм, где хранилась свежая питьевая вода. Он добрался в темноте на ощупь до бочки, зачерпнул пахнувшую илом холодную жидкость, напился. Стараясь не разлить воду и опасаясь наскочить на стену или грузы, уложенные по краям прохода, выставил левую руку в пустоту и побрел назад. Антоний слышал, как по полу пробегали крысы, боялся ненароком раздавить мерзкую тварь.

На палубе застучали каблуки, за спиной заскрипел и отворился люк. Желтое пятно света выхватило бочки, мешки, спускавшиеся по лестнице ноги, штаны штурмана-сицилийца. Оглядевшись и не заметив священника, Антон Соломон подняв фонарь над головой, крикнул наверх: «Мартин, давай их по одному!» Загремели цепи, тускло блеснуло железо. Антоний узнал закованного в кандалы Филиппе. За ним показались трое моряков. Арестанты понуро побрели в каморку, служившую карцером. Штурман шел впереди.

Зазвенели ключи, щелкнул замок, лязгнул железный засов, заскрипела дубовая дверь – пленники втиснулись в пустой сырой чулан, не более четырех квадратных метров, без окон и вентиляции.

– Я оставлю фонарь и принесу поесть,  – пообещал Соломон,  – если скажете, где нашли золото.

– Мы не виноваты!  – взмолился Педро.  – Хуан один знает место.

– Мы ничего не слышали,  – поддержал Филиппе.

– Завтра вам не дадут хлеба с водой!  – штурман припугнул арестантов.  – Через неделю начнете пить кровь друг у друга, хотя каждый юнга будет знать, где оно лежит. На рассвете туда отправятся десятки людей. Зачем вам скрывать место?

– В камнях у ручья, в получасе ходьбы по правому берегу,  – глухо промолвил Диего.

– Не лжешь?  – Соломон повысил голос – Поклянись!

– Чтоб мне не увидеть берега…  – послышался торопливый голос. Резко вскрикнула дверь, стукнул замок. Гулко в кромешной темноте сапоги протопали к лестнице. Священник постоял, расплескивая дрожащей рукой воду и раздумывая: вернуться в кубрик или узнать у заключенных, о чем шла речь? Мыши зашуршали под ногами, капеллану ужасно захотелось скорее вернуться к свету. Он поборол любопытство, осторожно пошел в лазарет.

* * *

– Вы звали меня, сеньор капитан-генерал?  – Моралес изящно поклонился, снял большую бархатную шапку, спрятал живот. Розовые щеки слегка надулись.  – Юнга сказал, будто нашел золото.  – Близорукие глаза заметили на столе сверток, прищурились, цепко впились в тряпки.

– Надо проверить качество металла.  – Магеллан откинул покрывало.  – Вы сумеете отличить золото от обманки?

– Разумеется,  – это очень просто!

– Что для этого необходимо?

– Достаточное количество чистого песка и весы.

– Зачем?

– Обманка в шесть раз легче золота,  – свысока пояснил Моралес, разглядывая кучу – Здесь много грязи…  – он заколебался.

– Нужно очистить?  – расстроился шурин.

– Вы торопитесь?

– Да,  – признался Дуарте.

– Тогда опустите в кислоту,  – посоветовал врач.

– Что произойдет?

– Золото опустится на дно, а обманка растворится.

Моралес поднес щепотку к носу, поглядел на цвет.

– Красиво блестит!  – радостно заметил Барбоса.

– Лучше бы оно не блестело,  – кисло ответил испанец.

– Почему?  – не понял Дуарте.

– Слюдяная обманка играет ярче тусклого металла,  – изрек врач, пытаясь взвесить песчинки на пальце.

– Тяжелые?  – забеспокоился Барбоса.

– Не пойму. Они подозрительно желтоваты.

– Потерлись друг о друга…  – подсказал шурин. Моралес язвительно усмехнулся, покачал лысоватой головой.  – Чего медлишь, эскулап?  – взъелся Дуарте.  – Быстрее тащи кислоту, а то я вылью ее тебе на макушку!

Обиженный врач выпрямился,