Тысяча кораблей - Натали Хейнс

строил козни против меня! — вспылил Агамемнон. — Еще до того, как мы отплыли из Греции. Твое коварство уже стоило мне дочери, старшей из моих детей. — Голос царя дрогнул, и Хрисеида внезапно поняла, почему Брисеида много ночей назад посоветовала ей упомянуть о дочери Агамемнона, если он полезет к ней. Царь аргивян потерял свое дитя, и ему невыносимо было вспоминать об этом. — А теперь ты хочешь отобрать у меня трофей. Из всех греческих вождей ты выбрал именно меня. Прочь с моих глаз или я самолично убью тебя!

— Уверяю, царь, я вовсе не стремлюсь быть человеком, приносящим дурные вести, — проговорил Калхас, и Хрисеида сразу догадалась, что жрец смакует удовольствие возражать царю. Он чуть ли не причмокивал губами. — Но девушку нужно вернуть отцу, иначе за это поплатятся все греки.

— Верни ее! — выкрикнул кто-то. — Верни!

Этот возглас был подхвачен другими и вскоре разнесся по толпе. Агамемнон переводил взгляд с одной группы людей на другую, но не улавливал ни малейшего намека на разногласия. Все были заодно — заодно против него. И Хрисеида поняла, что ее пребывание в греческом стане подошло к концу. Отец исполнил свою клятву. Ей следовало знать, что Хрис сумеет подчинить своей воле даже вражеское войско.

— Я не останусь без награды, — прошипел Агамемнон. — Ты! — Он указал на Одиссея. — Иди к Ахиллу и скажи, что я требую себе его девушку. Если у меня отнимают мое, я получу его добычу.

Крики сменились тишиной. Неужели царь действительно решится на такое? Одиссей, прислонившийся к стволу засохшего дерева, растерянно нахмурил брови.

— Ты уверен, что хочешь от меня именно этого? — спросил он, медленно выпрямляясь.

— Безусловно!

Однако Хрисеида расслышала в грозном возгласе царя колебание. Как слышали его и люди Агамемнона, не сомневалась она. Но гордец не собирался отступать.

— Добудьте мне рабыню Ахилла, а мою пусть кто-нибудь отведет к ее проклятому отцу.

* * *

Брисеида некогда поклялась троянской девушке не показывать грекам своих слез, и это обещание выполняла гораздо дольше, чем предполагала. Она не плакала по родным, не плакала, когда Ахилл выбрал ее себе в награду за разграбление ее родного города. Не плакала, когда Патрокл возлег с нею, хотя воспоминания о муже были еще так свежи, что Брисеида ощущала его присутствие: он реял у нее за спиной, воздерживаясь от осуждения. Муж всегда был добрым человеком. В других обстоятельствах таким же стал бы и Патрокл.

Брисеида не плакала, когда в лагерь мирмидонян прибыл Одиссей и возвестил Ахиллу, что Агамемнон забирает его рабыню себе. Ахилл рыдал от бессильной ярости, и Патрокл тоже рыдал, видя, как разгневан его друг. Но Брисеида, уведенная в другой шатер и уложенная в другую постель, не плакала. Не обижалась она и на Хрисеиду, чей отец, воспользовавшись благосклонностью бога, забрал дочь обратно в Трою. Какой смысл обижаться?

В тот день, когда Брисеиду увели в шатер Агамемнона, мирмидоняне внезапно сложили оружие. Взбешенный выходкой царя аргивян, Ахилл вместе со своими воинами покинул поле битвы. Брисеида слышала, как вожди других племен — Диомед, Аякс, Одиссей, Нестор — советовали своему царю: «Не волнуйся, гнев Ахилла недолговечен. Он скоро соскучится по убийству, по горячей крови на руках». Агамемнон утверждал, что ему якобы нет дела до предводителя мирмидонян. Мол, греки в нем не нуждаются, на их стороне и без того сражается много героев, на их стороне и боги, понимающие, что мужчина не может безнаказанно похитить чужую жену. Греки не нуждаются в Ахилле со всей его быстротой и разящим мечом.

Брисеида также слышала, как советники, покидая покои Агамемнона, шептались, что Ахилл никогда не смягчит гнев против вождя. Он поклялся не сражаться и сдержит слово. У греков много других воинов, и ныне, когда заразная болезнь отступила, все они рвутся в бой. Но Ахилл в глазах людей не просто воитель: он их талисман, их символ. Сначала моровое поветрие, теперь — уход величайшего героя: далеко не все были убеждены, что боги по-прежнему благоволят грекам.

Тем не менее воины вновь вышли на равнины с копьями и мечами, чтобы сражаться. Каждый день они возвращались все в крови, неся раненых товарищей на самодельных носилках. Спустя шестнадцать суток, в течение которых войско понесло самые страшные за девять с лишним лет войны потери, советники Агамемнона заявили, что царь обязан что-то предпринять. Грекам нужен заслон, чтобы защитить корабли. Иначе возникнет серьезная опасность, что троянцы, вдохновленные недавними победами Гектора, оттеснят противника обратно к его стану, к побережью, к кораблям. Если троянцы доберутся до флотилии, то подожгут ее. А это было величайшее опасение любого из греков, каждое утро уходивших сражаться за Агамемнона. Если корабли сгорят, домой им уже нипочем не вернуться.

Поначалу Агамемнон, по обыкновению, отказывался слушать. Но тут явился его брат Мене-лай, рыжие волосы которого под беспощадным солнцем приобрели песочный оттенок, а красное лицо сделалось багровым от смущения. Он больше не ручается за своих спартанцев, сообщил Мене-лай, если греки не возведут стену. Никакие угрозы и подкуп не убедят их остаться, если существует вероятность, что они застрянут на Троянском полуострове и будут перебиты врагами. Не для того спартанцы десять лет назад покинули родину, чтобы погибнуть вдали от дома. Менелай не может обещать, что солдаты не восстанут против своего царя и не отплывут в Спарту без него. При этих словах Агамемнон взвыл, как ребенок, у которого растоптали любимую игрушку. Тем не менее он сдался и согласился построить стену.

Через день после завершения строительства Гектор и его троянцы так сильно оттеснили греков, что те едва не лишились и стены, и жизней, и кораблей. Люди теперь открыто бунтовали, многие собирали скудные пожитки, готовясь наконец отбыть домой и отмахнуться от минувшего десятилетия, как от досадной ошибки. Нестор, старейший из греческих предводителей и пользующийся наибольшим влиянием на Агамемнона, убедил его отправить к Ахиллу посольство. Верни герою его рабыню, настаивали мужчины. Подари ему еще десяток девушек. Уговори его опять вступить в бой.

Этому Агамемнон тоже сопротивлялся, но недолго. При всем чудовищном тщеславии он понимал, что греки молят о единственном возможном спасении. Ахилл выгнал посланцев, которые ходатайствовали за Агамемнона. В конце концов к молодому герою послали Нестора, надеясь, что герой не сможет пренебречь мольбами