Елена Глинская. Власть и любовь. Книга 1 - Александр Михайлович Козлов

— Я не хочу воевать, отец, не мое сие призвание, — ответил Василий еле слышно, боясь даже взглянуть на отца.

— Что ты сказал? Не хочешь воевать? Ты — мой сын! Ты должен хотеть! Сие и есть твое призвание, ничего боле!

Теперь, сидя в полумраке своей горницы, Михаил Львович терзался угрызениями совести. Возможно, он был слишком строг с сыном? Может, не понимал его душевной глубины и намеренно не замечал того, что было значимо для самого Василия?

Конечно, времена меняются: старые порядки уходят в прошлое, уступая место новым веяниям. На смену мечу приходит перо, а насилию — дипломатия. Возможно, Василию не суждено было стать воином, но он мог бы проявить себя как мудрый советник или искусный дипломат, принести пользу роду Глинских и запечатлеть свое имя на фамильном гербе.

Михаил Львович тяжело вздохнул. Ему предстояло принять трудное решение: постараться понять, чего на самом деле хочет его сын, и помочь ему найти свое место в жизни. Но как это сделать? Как найти общий язык с тем, кто казался ему таким далеким, чужим и непонятным?

Огонь в печи почти погас, оставив тлеющие угли.

Князь Глинский встал с кресла и подошел к окну. За окном стемнело, густой снег падал на землю, укрывая мир белой пеленой. Михаил Львович долго смотрел на падающие снежинки, как будто пытался отыскать в какой-нибудь из них ответ на свои мучительные раздумья. В конце концов твердо решил для себя, что поговорит с сыном еще раз.

— Не как воин с трусом, а как отец с сыном, — пробормотал он себе под нос. — Надобно уяснить, что движет сердцем его, и помочь ему путь свой обрести. Ибо, правда-матушка, благоденствие чада моего мне превыше гордости своей и помышлений о том, каким должен быть наследник рода Глинских.

Не знал тогда Михаил Львович, что времени для этого разговора у него так и не найдется…

Глава 16

Судьба боярина жестока,

Когда любовь в Кремле живет.

Княгиня смотрит на конюха,

И сердце Глинского страждет.

Страждет от злости и обиды,

Что все заслуги позабыты.

Великая княгиня Елена Глинская не имела права голоса на заседаниях Боярской думы. При всей полноте регентских полномочий ее участие в деятельности этого законосовещательного органа сводилось исключительно к стороннему наблюдению. Однако каждое ее пожелание или предложение, дошедшее до собрания Думы в виде грамоты, обретало силу великокняжеского указа: формально все распоряжения исходили от имени малолетнего Иоанна IV, но подписывала их великая княгиня. Боярская дума признавала ее власть как матери-регента правящего князя, несмотря на скрытую неприязнь к ней большинства своих членов. Считалось, что если боярин не согласен с волей государя, он не имел права состоять в этом законосовещательном собрании. Поэтому ни одно решение Елены Глинской не встречало препятствий на пути к своему исполнению.

Очередное заседание, которое обещало стать для Михаила Глинского судьбоносным, было назначено в марте, после венчания Иоанна IV на великое княжение. Именно на этом заседании Думы великая княгиня намеревалась выбрать наставника для своего сына из числа опекунов. Сначала она остановила свой выбор на верном родственнике — князе Михаиле Глинском, чья служба заслуживала самой высокой награды. Однако со временем ее посетила мысль, что одному человеку будет сложно направлять юного правителя по жизненному пути. Так появилась идея назначить двух советников, и вторым в этом дуэте стал князь Телепнев-Оболенский.

О своем решении Елена Глинская лично известила своего могущественного дядю. В ее покоях разгорелся негромкий, но бурный спор. В воздухе, напоенном ароматом редких благовоний, витали тихие, но полные глубокого смысла слова. Золотые ткани на стенах и шелковые завесы чуть колыхались от легкого дуновения из окон. Каждое слово, произнесенное здесь, ложилось в тишину, как тяжелая жемчужина на бархатную ткань — весомо и значимо.

Князь Михаил Глинский, чье сердце уже трепетало в предвкушении заслуженной награды — должности единственного наставника юного государя, — был ошарашен ультиматумом, обрушившимся на него, подобно зимней вьюге.

— Полагаю, князь, — голос Елены, обычно мелодичный и ласкающий, сейчас звенел сталью, — ты не возражаешь, что конюший боярин Иван Телепнев-Оболенский также достоин доверия государя нашего Иоанна Васильевича?

Князь Глинский замер, словно пораженный громом. Лицо его, обычно спокойное и исполненное достоинства, побледнело. Он так старательно готовился к этому заседанию, считал его вершиной своей карьеры, венцом многолетних усилий и интриг! И вот теперь на алтарь его амбиций собирались принести неожиданную жертву.

— Князь вернулся из Стародуба? — спросил он, пытаясь скрыть смятение за маской деловитости. — Когда?

— Сегодня на рассвете.

— Удалось ли ему уговорить Венжика?

— Мне сие пока неведомо, — пожала плечами правительница. — Но коли что-то пошло бы не так, Иван Федорович даже хворый непременно послал бы весточку. Потому и надлежит тебе с Иваном Федоровичем быть в полном согласии, дабы справедливо управлять государством, быть надежной опорой мне и государю нашему.

Эти слова прозвучали как приговор. «В полном согласии…» — означало разделить власть, уступить часть влияния и признать в Телепневе-Оболенском равного себе. Мысли Глинского метались, словно испуганные птицы. Он прекрасно понимал, что за этим кроется не просто политический расчет, а нечто большее, личное, скрытое от посторонних глаз.

— Опомнись, Елена! — возмущенно воскликнул князь, не в силах сдержать негодование. — Его выдвижение породит множество нелестных суждений в Думе и в народе. Не станут они слушать конюшего, когда есть я, опытный воевода, мудрый советник…

Он был готов перечислить все свои заслуги, все годы верной службы, но великая княгиня прервала его жестом, полным властной уверенности.

— Не страшно! Я не желаю иметь подле себя Шуйского либо Бельского — оба наши враги, сам разумеешь. А князь Телепнев-Оболенский мил мне… и сыну-государю Иоанну Васильевичу. Потому быть тебе его подручным во всех делах державных…

Последние слова прозвучали резко и болезненно, как удар хлыста.

Подручным! Слыханное ли дело!

Князь Глинский, потомок древнего литовского рода, воин и дипломат, должен довольствоваться скромной должностью подручного конюшего?

Гордость его взбунтовалась, но он знал, что спорить с Еленой бесполезно. В ее глазах он видел решимость, граничащую с безрассудством, и понимал, что она готова пойти на все ради достижения своей цели.

В комнате повисла тишина, прерываемая лишь негромким шипением свечей.

Михаил Львович застыл в изумлении, не в силах поверить услышанному. Он понимал, что его следующий шаг определит всю дальнейшую судьбу. Принять предложение