Расколотая корона - Виктория Холт

Когда эта весть достигла города, жители пришли в неистовый восторг. Это, говорили они, — образец бездарности Людовика как полководца. Король Англии, должно быть, уже в пути, чтобы спасти их, и каждый час был для них важен. Глупость короля Франции, несомненно, их спасла.

Они были так рады, что на улицах начались песни и пляски. Они поверили, что осада Руана почти окончена. Они распахнули ворота города, а некоторые рыцари даже устроили турнир на полях за городскими стенами.

Французские солдаты с тревогой наблюдали за происходящим, но никто не был раздосадован больше, чем Филипп, граф Фландрский.

Он настолько рассвирепел, что забыл о почтении к французской короне и ворвался в шатер короля. Людовик выглядел уязвленным, но он был хорошо известен своей кротостью и позволил графу Фландрскому высказаться.

— Государь король, — вскричал Филипп, — король Англии уже в пути. Он не заставит себя долго ждать. Можете быть уверены, до него дошли вести об осаде Руана. Позволяя это перемирие, вы даете ему возможность прийти вовремя, чтобы спасти город.

— Если он придет, мы встретим его.

— Мы потеряем Руан.

— Святой Лаврентий, в честь которого мы объявили это перемирие, поможет нам.

— А как же святой Томас Бекет, которого он призовет на помощь?

— Святой Томас никогда ему не поможет.

— Но он понес епитимью у его раки. Он позволил себя высечь.

— Он его убийца.

— Но не его рука нанесла удар, и посмотрите, какого успеха он добился в Англии после своего покаяния.

Людовик был несколько поколеблен. Он очень верил в святого Томаса Бекета. Но ведь это он, Людовик, предоставил архиепископу убежище во Франции, и ему никогда не нужно было нести покаяние у его раки.

— Государь король, — взмолился Филипп, граф Фландрский, — если это перемирие продлится день и ночь, мы потеряем Руан.

— Я дал свое слово и вознес молитвы святому Лаврентию.

— Святой Лаврентий ничего не сможет поделать против короля Англии, — почти нетерпеливо сказал Филипп и добавил: — Государь, а не может ли быть так, что эта возможность дана нам самим святым Лаврентием? Городские ворота настежь открыты, рыцари забавляются на своем турнире. Не сейчас ли самое время перейти в наступление?

Людовик пришел в ужас.

— Я дал свое слово.

Филипп, граф Фландрский, попытался скрыть свое презрение. Всю свою жизнь король Франции упускал возможности на поле боя. Неужели он и сейчас сделает то же самое?

Филипп заломил руки. Он ушел, оставив короля Франции молиться святому Лаврентию. Вскоре Филипп вернулся в королевский лагерь, а с ним — Генрих Молодой. Молодой король бросился на колени перед королем Франции.

— Государь, выслушайте меня! — вскричал он. — Мое королевство на кону. Мы можем взять Руан сейчас, если застанем город врасплох. Скоро здесь будет мой отец со своими войсками. Мы должны взять город до его прихода.

— Я объявил перемирие, — упорствовал Людовик.

Два молодых человека объединились в своих мольбах. Они указали ему, что будет означать победа. Неужели он упустит ее из-за обещания? Может статься, что, если он не уступит, многие французские солдаты погибнут.

— Тогда, — сказал он, — воспользуемся ситуацией. Приготовимся взять город, пока ворота для нас открыты.

Прежде чем он успел передумать, Филипп и Генрих поспешили отдать приказ о немедленной подготовке к захвату города.

Руан мог бы быть взят с величайшей легкостью, если бы не группа молодых людей, которые на спор решили взобраться на церковную башню. Они сделали это, и, оказавшись наверху, смогли увидеть за пределами города те поля, где расположилась французская армия, и им стало очевидно, что там идут приготовления к немедленному нападению.

Спустившись, они рассказали об увиденном, и через несколько минут церковные колокола забили тревогу. Это был сигнал опасности. Рыцари на турнире услышали его; они поспешили в город; ворота были закрыты; кипящую смолу приготовили и отнесли на зубчатые стены. Все были готовы к бою и полны решимости удержать Руан с еще большей стойкостью из-за вероломства французов, нарушивших перемирие, которое сами же и объявили.

Таким образом, когда Филипп, граф Фландрский, и Генрих Молодой повели атаку, они были отбиты. Внезапности не получилось; горожане были готовы к ним, и их маленькая хитрость оказалась напрасной.

Всю ночь бушевала битва, а на следующий день дозорные с городских стен издали громкий крик радости, ибо показалась армия короля Англии. Осада скоро будет снята.

Вскоре англичане оказались в пределах видимости французов, и битва вот-вот должна была начаться. Людовик, который не был против осады городов, не любил мысль о рукопашном бое. Он так и не избавился от своего отвращения к кровопролитию и теперь от всей души жалел, что вообще начал кампанию по захвату Руана. Когда он услышал, что англичане уже атаковали его арьергард и нанесли серьезные потери, он был так уверен, что не сможет победить в рукопашной схватке, что послал гонцов к Генриху с просьбой о перемирии и разрешении отвести свои войска на несколько миль от города, где он и король могли бы вести переговоры.

Не зная на тот момент, что французы вероломно нарушили перемирие, заключенное ими с жителями Руана, и втайне не желая сражаться с армией, в которой его сын воевал против него, Генрих согласился позволить французам отступить.

Он не удивился и не огорчился, когда ему донесли, что ночью они бежали и не останавливались, пока не пересекли границу Франции.

Генрих громко рассмеялся. Всегда было приятно заставить врага отступить без кровопролития. Это была легкая победа. Ему нужно было лишь появиться, чтобы вселить ужас в своих противников. Это преподаст урок Генриху Молодому. Он увидит, что противостоять отцу не так-то просто.

Какое ликование царило, когда он въехал в свой город Руан! Он хвалил доблестных мужчин и женщин, выдержавших осаду. Он послал за молодыми людьми, которые взобрались на башню, и, выслушав их рассказ, обнял их.

— Вы хорошо потрудились, — сказал он. — Это не будет забыто.

Сдержит ли он слово, было еще неизвестно, ибо Генрих часто забывал о своих обещаниях; но он всегда умел осчастливить людей уже тем, что они снискали его расположение до такой степени, что он это обещание дал.

Войдя в церковь, он вознес благодарность Богу и святому Томасу Бекету, ибо был уверен, что это архиепископ послал тех юношей на башню и