Агдика - Александр Владимирович Быков

Купчиха хотела колокольню огромных размеров, чтобы издали было видно.

Федор Титов печалился, что выходит не по его задумкам, говорил, что такая колокольня испортит весь вид храма. Купчиха Черепанова в конце концов осерчала и прогнала артель Титова прочь. Максим остался у нее в приказчиках. Титов старший расстроился, что сын покинул артель, но возражать не стал, одно дело строительство, совсем другое – управлять хозяйством. Как говорится: «сын-то мой, но ум у него свой».

Достраивали церковь еще долгих семь лет, уже другие делали внутреннюю отделку, иконостас. Работа мелкая, но очень хлопотная. Колокольня, венец работы, так и осталась в проектах. Освятили церковь во имя Живоначальной Троицы в 1788 году.

Между тем, дела у Черепановой шли все хуже и хуже. Доходов как таковых не было, поскольку никакой торговли не велось, а расходы Матрена Ивановна снижать не хотела. В итоге случилась денежная скудость. На отделку церкви уже собирали по крохам. Какое уж тут строительство колокольни!

В 1783 году приключилось еще несчастье: откуда ни возьмись возник старый долг, еще Степана Черепанова, купцу Акишеву. Не много ни мало с процентами и пеней 744 рубля набежало. Откуда чего взялось, не понятно. Но в наличии все документы. Из Тотемского магистрата приходили к Черепановой взыскивать, а что с нее теперь брать? Все деньги, какие были, волею покойного Степана Черепанова на церковное строение пошли, и не хватило. Крыша у нее не покрыта, церковного благолепия нет и в помине. Нечем по долгам Степана Яковлевича платить. Жене он ничего не оставил, брат Василий помер, а все, что было, вот оно, в церковных стенах. Конечно, есть еще дом купеческий, ценою в сто рублев, но продажа его дела не решает. Так и отступился Акишев, благо деньги у него были не последние.

Зато Максим быстро пошел в гору. Ходили слухи, что черепановские деньги обогатили приказчика. Титов потихоньку стал подыскивать себе подходящую партию для женитьбы. Матрена Ивановна, после сорока начала быстро стареть: осунулась, иссохла и уже тяготила приказчика. Вскоре образовалась и партия, дочь тотемского священника.

Расставание с Черепановой было недолгим. Матрена Ивановна плакала, взывала к совести Титова, но тот был равнодушен. К чему это все, теперь у него будет настоящая семья.

Вскоре после свадьбы тесть добился, чтобы Максима рукоположили во диаконы, а там и до иерейского чина оказалось недалече. С тех времен Титовы в Тотьме умножились, а кое-кто до сих пор служит в церкви, забыв, какой блудник стоял у основания рода.

Через год после отъезда купца Нератова пришло известие, что алеутская девка сбежала от него, не стерпев домогательств артельщиков. Лишь только дошли зверобои до ее родных островов, как исчезла Агдика. Искали ее долго и без толку. Нератов особенно не расстроился, кабальный договор, подписанный Кусковым, был в силе.

Ванька всей душой рвался в Сибирь и в 1786 году, лишь только исполнилось ему двадцать два года, пристал к артели зверодобытчиков и уехал из Тотьмы.

Спустя год его видели в Иркутске, где он пытался организовать поход к Алеутским островам, но ввиду отсутствия средств не сумел.

В 1790 году вместе с другим купцом, Александром Барановым, Иван Кусков наконец-то отправился к берегам Америки. Его жалованье, по кабальному договору пошло на покрытие долга перед купцом Нератовым, сто рублей в год. Но Кускова это нисколько не печалило. Он везде искал свою Агдику.

Иван неуклонно продвигался все дальше на восток: он был управляющим на острове Кадьяк, потом провел несколько лет в Ново-Архангельске на ответственных должностях в Российско-Американской компании, а в 1812 году основал в далекой южной Калифорнии Российскую крепость, названную местными индейцами коротко – Росс, которой и управлял до самого выхода в отставку в 1821 г. в чине коммерции советника с большой золотой медалью «За усердие».

В 1815 году художник, живший на фактории, получил заказ на парный портрет управляющего Русской крепостью Ивана Александровича Кускова и его жены Екатерины Прохоровны, красивой черноволосой женщины с раскосыми глазами, выдающими в ней алеутскую кровь. Откуда она пришла в жизнь Ивана Кускова, никто не знал. Жили они дружно, правда своих детей у них не было.

В 1821 году коммерции советник Кусков вышел в отставку и стал собираться на родину в Тотьму, где о нем давно забыли и думать. Екатерина Прохоровна ехать не хотела, отговаривала мужа, но бесполезно, Кусков был тверд в своем желании увидеть родной город.

По дороге они останавливались в Иркутске, где оставили у родственников, перебравшихся в Сибирь из Тотьмы, много вещей, в том числе и свои портреты из Америки. На этом настояла Екатерина Кускова. Она не хотела, чтобы эти портреты попали в Тотьму, особенно ее собственный.

Художник, стараясь польстить заказчику, изобразил жену Кускова гораздо моложе ее лет, такой, какой она была в свои тридцать. Почему-то Екатерина Прохоровна не желала, чтобы кто-то в Тотьме увидел ее молодой, возможно опасалась быть узнанной.

– Жизнь моя – это путь на восток, – говорил жене Иван Кусков, – пройдена вся дорога до конца, и далее уж нельзя, там владения испанцев и зловредных англичан. Теперь еду назад на родину, в Тотьму, хочу последние дни провести там.

Екатерина Кускова молчала, она знала, что перечить мужу, перед которым сдавались даже вожди кровожадных индейцев, бесполезно, и, вопреки своему желанию, отправилась вместе с Иваном Александровичем на его далекую родину в Тотьму.

Нищий по имени Мирон

Жарким июльским днем 1823 г. в уездный город Тотьму, после тридцати с лишним лет отсутствия вернулся коммерции советник, важный чин Российско-Американской компании, бывший управляющий Российской крепостью в Калифорнии Иван Александрович Кусков. Он прибыл вместе с законной супругой Екатериной Прохоровной, с которой незадолго до приезда после многих лет совместной жизни наконец-то обвенчался по законам Российской Империи, и девушкой-воспитанницей Надей Каменской.

Он появился на улицах города в мундире с большой золотой шейной медалью «За усердие». Это была почетная государственная награда, признание заслуг на Высочайшем уровне.

Кускову исполнилось пятьдесят девять лет. Годы, проведенные в Америке, сильно состарили Ивана Александровича. Он плохо видел, жаловался на боль в груди. Его жена Екатерина Прохоровна, наоборот, для своих шести десятков выглядела по меньшей мере моложаво. Ее черные волосы были едва тронуты сединой. Светлые волосинки, она тщательно удаляла перед зеркалом. Взгляд жены коммерции советника был полон достоинства. Темные, немного раскосые глаза, необычные для взора тотемских обывателей, придавали ей немного загадочный вид.