Агдика - Александр Владимирович Быков

– Уже побывал? Раньше чем у барыни! Смотри, Максим Федорович, как бы не опростоволоситься тебе.

– А что в том, что я зашел к Агдике? Я ей гостинца привез, как и всем, и Матрене Ивановне, и тебе, и Ваньке Кускову, и даже Мирону. Так где она, у барыни?

– Не скажу, не велено, Матрена Ивановна, коли захочет, сама тебе скажет.

– С ней что-то приключилось? – с тревогой спросил Титов.

– Не спрашивай, не велено говорить, – покачала головой нянька, – только я тебе вот что по секрету открою, нет ее в доме.

– Как нет? – побледнев, выдохнул Максим, – куда же девалась?

– Не знаем, может уж и в Тотьме нет.

– Сбежала что ли?

– Не пытай, Максим Федорович, не скажу, не велено.

Сердце у Титова заклокотало в груди.

«Где же она может быть? Надо идти к Черепановой, узнавать».

Он и подумать не мог, что барыня была главным виновником всех неприятностей бедной алеутской девушки.

– Спроси, когда же Матрена Ивановна меня примут с докладом?

– Спрошу, а пока ступай на кухню, поешь, отдохни с дороги, поспи часок-другой, там, глядишь, барыня закончит дела и с тобой найдет время поговорить, думаю, ближе к ночи будет сподручнее.

Как не пытался выведать Максим Титов, что случилось с Агдикой, не мог. Все домочадцы черепановских палат молчали, словно в рот воды набравши. Предаться послеобеденной дреме он тоже не мог, думы не давали уснуть. Наконец, уже вечером в двери постучала старая нянька:

– Иди, соколик, Матрена Ивановна к себе зовут.

Максим пошел в покои купчихи. Та приняла его в модном французском платье, холодно кивнула в ответ на приветствие, но сесть не предложила.

– Ну как съездил-отдохнул? – спросила она, смерив приказчика долгим насмешливым взглядом.

– Все хорошо, проведал отца и мать, отец кланяться вам приказал, зело доволен он новым контрахтом на пятиглавие и от сердца благодарит вас за доброту.

– Я рада, что у тебя все благополучно, – ответила купчиха, – а вот мы похвастаться этим не можем, все извелись от горя.

– Что-то случилось с Агдикой?

– Что-то случилось? – передразнивая Максима, повторила Черепанова, – он не знает, что случилось!

– Не знаю, матушка, в ум не приходит. Никто мне ничего не рассказывает, знаю только, что Агдики нет в доме, а что с ней, молчат дворовые.

– Говорить не велено, вот и молчат, – с надрывом в голосе сказала Матрена Ивановна.

– Отчего же? – недоуменно спросил Титов.

– Скажи мне, Максим Федорович, – вдруг переменила разговор купчиха, – я тебе нравлюсь?

– Да, матушка, красивее тебя во всей Тотьме не сыскать.

– Ой ли?

– Клянусь святыми мощами моего покровителя.

Максима, тотемского прозорливца.

– Значит, я тебе нравлюсь? – вопросительно повторила Черепанова.

– Очень, – ответил Титов.

– А вот так еще больше нравлюсь?

Купчиха достала кисейный «помпадур» Агдики и ловко повязала его вокруг талии.

Максим застыл в недоумении. Неужели она узнала о его отношениях с девушкой, почему отняла у нее «помпадур», что значит «а вот так»?

– Я не возьму в толк, матушка, что ты такое себе придумала, почто напередник служаночий надела?

– А я тебе скажу, зачем, коли ты служанку предпочел госпоже, неблагодарный мужик!

– Помилуй Бог, напраслина это!

– А то, что она понесла от тебя – это тоже напраслина?

– Да, – неуверенно сказал Титов.

– Нянька, где ты? – закричала Черепанова.

– Тут я, Матрена Ивановна.

– Расскажи-ка, что ты в бане с Гашкой косоглазой делала?

– Я, барыня, грех великий взяла на душу, сначала распарила ее кипятком, а потом зельем напоила. На другой день у нее выкидыш случился.

– Что скажешь, Максим Федорович? Твоих рук дело? – торжествующе произнесла Черепанова.

– Я не знаю, – пробормотал приказчик, – я и не помню уже, что оно и как, может, выпивши был.

– То-то и оно, что сказать нечего. На, забери себе на память.

Она сняла «помпадур», скомкала и бросила в лицо Максиму Титову.

Тот стоял ни жив ни мертв, в голове его все перепуталось, смешалось и только одна мысль довлела над сознанием:

«Сейчас порвет контрахт и прогонит прочь».

Думал ли он в этот миг о судьбе несчастной Агдики? Вряд ли, ей уже не помочь, хоть он и знал только, что ее нет больше в черепановском доме.

– Поди прочь, – властно сказала Черепанова, – завтра я скажу свою волю.

Максим Титов, опустив плечи, поплелся к себе, упал, не раздеваясь, на кровать и долго неподвижно лежал, пока не уснул.

– Нянька, подбери это, – Черепанова указала на лежащий на полу скомканный «помрадур», – и сожги.

– А нельзя ли мне себе забрать, уж больно красивая вещица? – спросила нянька.

– Нельзя, я на тебя глядеть буду и Гашку вспоминать! Сказала в печь, и все, выполняй.

Нянька поклонилась, забрала «помпадур» и тоже пошла прочь. На другой день она вместо того, чтобы сжечь модную французскую вещицу, как на то был приказ, спрятала ее подальше в своих тряпицах.

Вскоре «помпадур» тоже покинул черепановский дом, уехал в деревню, украшать сарафан племянницы старой няньки. Прошло немного времени, и вся деревня переняла новую моду, потом волость и дальше. За неимением кисеи передники стали делать из тонкого льна и украшать вышивкой на свой деревенский манер.

Пройдет сто лет, и никто уже не сможет вспомнить, откуда тотемские крестьянки позаимствовали новый предмет своего костюма.

Покуражившись над Максимом, Черпанова милостиво простила парня, допустила до своего тела и настрого приказала обо всем молчать. Титов с охотой согласился. Ему даже полегчало от того, что нет больше алеутской красавицы, которой он принес столько неприятностей, ненарочно, невольно, но все-таки. В тот день он окончательно стал расчетливым и циничным приказчиком.

Ванька Кусков отчего-то избегал встреч с Максимом, куда делась былая дружба?

От посторонних людей Титов узнал, что Черепанова продала Агдику купцу Нератову, который забрал ее с собой в поход к океану. Люди шептались, что выложил Нератов за алеутку огромные деньги и неспроста. Говорят, обещала Гашка привести купца в такие места, где он враз добудет столько пушнины, что покроет все расходы с большой лихвой.

Про роль Ваньки Кускова в этой сделке Титов так и не узнал, да и не от кого было. Сам Кусков никому не говорил ни про заемное письмо, ни про кондиции относительно освобождения Агдики.

Наступила весна 1781 года. Зашевелились людишки на строительстве. Приехал Федор Титов с артелью мастеров. За лето они возвели все пять барабанов новой церкви, поставили купола и кресты. Храм засиял во всем великолепии.

Оставалось немного, поднять колоколенку и все, церковь готова к отделке. Но тут снова вмешалась Черепанова:

– Не хочу, – сказала, – колокольню, как