Агдика - Александр Владимирович Быков

потом ты поможешь, глядишь лет за семь рассчитаетесь сполна. Ну а коли не поможешь, будет она одна за себя лямку тянуть до старости. Мы люди торговые. Нам прибыль превыше всего надобна.

– Я, да я рассчитаюсь, даже говорить не о чем! – горячо убеждал купца Ванька Кусков.

– Я тебе верю и поэтому дам денег, кондиции[54] по нашей сделке ты понял.

– Подожди, значит, ты ее хочешь забрать у меня? – спросил Кусков.

– Конечно, все готово, карты ты изладил, можно и в дорогу, как раз к середине лета на острова попадем, к самому промыслу пушному угадаем.

– Я с вами поеду?

– Поедешь, только не сей год, а через зиму иди две, как решу. Привезешь новую партию товара железного на обмен за меха, там я решу, что с вами обоими делать, обвенчать или погодить.

– Мне осмнадцать лет будет через год, Агдике уже есть.

– Ишь, размечтался, а может она не согласная?

– Согласная, я ей уже говорил, что женюсь, когда подрасту.

– Когда говорил?

– По осени, в ноябре.

– Ха, – засмеялся Нератов, так она тебя уже обманула, мил человек.

– Кто?

– Гашка эта.

– Почему?

– Знаешь, почто купчиха ее продать вздумала?

– Нет, точно не знаю, осерчала.

– Верно говоришь, осерчала, и на что, знаешь?

– Нет, я пытал у Мирона, молчит.

– Плохо пытал, мало давал, я ему полтину посулил, он мне все и рассказал.

– Ну говори же, Алексей Петрович, не томи.

– Гашка эта с Максимом Титовым снюхалась и понесла от него ребеночка. Черепанова тоже не прочь с молодым приказчиком амуры повертеть, а тут соперница, вот она ее и решила извести. Сначала плод убила кипятком и снадобьем, и теперь, чтобы посильнее досадить приказчику Титову, продает девку на сторону. Мне сказывали, хочет, чтобы девку купили в столицу, на потеху богатым людям. Так что, будешь за такую в кабалу впрягаться?

Кусков молча выслушал рассказ купца, немного подумал и сказал:

– Буду, мне все едино, что там было. Я обещал ее замуж взять, слово мое крепко.

– Крепко говоришь, – размышляя, сказал купец, – ну добро, коли так. Завтра давай заемный договор напишем, заверим, как надлежит, чтобы все честь по чести, потом я Гликерью выкуплю. Неделю вам дам попрощаться, и в начале марта отправляемся в путь.

– Я согласен, – бесшабашно тряхнув головой, сказал Ванька Кусков.

На следующий день купец Нератов с писарем из городской канцелярии прибыли в дом Черепановых и составили договор о продаже Нератову алеутской девки именем Гликерья за тыщу рублей денег ассигнациями в вечное владенье.

Нянька вывела притихшую Агдику к новому хозяину. Одели ее в обычный домотканый сарафанишко и зипун из грубого сукна, как деревенскую простушку. Писарь скрепил договор подписями и отдал бумагу Нератову.

– Ну что, Гашка, или как там тебя, – весело сказал купец, – прощайся со старой жизнью, и поехали к новой.

Агдика с ненавистью посмотрела на Черепанову, няньку и Мирона и сказав по своему – акикан[55], отвернулась от них. Впрочем, угрозу никто не понял.

Через полчаса Ванька Кусков, пьяный от счастья, обнимал Агдику, целовал ее и прижимал к груди.

– Молодо-зелено, – отчего-то вздохнув, сказал купец Нератов.

Он, конечно, рисковал с этой покупкой, вдруг да алеутка не сможет помочь с промыслом или того хуже сбежит. Но заемный договор с Иваном Кусковым по существу кабала, был все-таки серьезным обязательством. «Парень толковый, еще лет пять, и войдет в возраст, когда человеку можно поручать большие дела, этот точно деньги отработает. А уж меж собою, как они с девкой поладят, это не купеческая забота», – думал про себя Нератов.

Ровно через неделю он с пятью мужиками и Агдикой в санях отправились в Сибирь. Их путь был очень далек и полон всяких неожиданностей, но жажда приобрести невиданное богатство всегда влекла этих людей в самые отдаленные края, заставляла совершать рискованные поступки, открывать новые земли и присоединять их к Российской Империи.

Ванька Кусков остался в Тотьме. Купец Нератов поручил ему помогать по хозяйству, обещал списывать из долга по пяти рублев в месяц. Ванька с готовностью согласился.

«Помпадур»

Максим Титов вернулся в Тотьму в середине марта. Лихо подкатил к воротам Черепановких палат, громко постучал:

– Отворяй, Мирон, поскорее!

– Слышу, слышу, – ворчливо ответил привратник, – не терпится, чай, Матрену Ивановну повидать.

– Отчего же только Матрену Ивановну? – спросил Максим, услышав сквозь скрип отворяемых ворот последнюю фразу привратника. – Я всех рад видеть, всем и каждому из Сольвычегодска гостинца везу, даже тебе, Мирон, – хотя ты вряд ли заслуживаешь.

– Ой, спасибо, добрый человек, – закудахтал привратник, приятно-то как, гостинец. А какой, открой тайну поскорее, мочи нет?

– Кушак шелковый!

– Премного благодарен, давно хотел новую опояску приобресть, да все недосуг, тут у нас, Максим Федорович, дела ох какие творились.

– Что еще за дела?

– Так барыня тебе сама расскажет.

Максим Титов прошел в к себе, Мирон принес следом вещи, получил в подарок кушак и с поклоном отправился восвояси.

Максим разложил другие гостинцы, Ваньке Кускову – огромный зуб какого-то древнего животного, найденный на берегу реки Двины. Ванька очень ценил необычные находки и держал у себя дома в чулане немало диковинных вещей.

Няньке Максим привез отрез материи, женщины сами знают, что из него пошить, Матрене Ивановне – икону строгановского письма, барыня очень ценила образа работы строгановских мастеров. Он специально искал его в Сольвычегодске, знал, что подарок будет принят с благодарностью. Ну и наконец Агдике – парчовый с кистями плат. Вещь дорогая, хоть и сделана по старой моде, зато красоты необыкновенной. Наверное, она тоже обрадуется подарку.

Максим подошел к комнате, где жила Агдика, дернул за дверную ручку. Дверь была заперта. «Наверное, она у барыни», – подумал Титов и поспешил в то крыло дома, где жила Матрена Ивановна.

По дороге ему встретилась старая нянька.

– Явился не запылился, молодец – красавец, – сказала она, – куда путь держишь?

– К Матрене Ивановне, доложить, что вернулся из отпуска и готов служить дальше.

– Обожди, барыня тебя сейчас не примет, она занята.

– Чем же?

– Привезли из Вологды листы с модными рисунками, изволит смотреть. Листы не простые, из самого Парижу доставлены одной французской швее, та Матрене Ивановне переслала, чтобы выбрала себе что-нибудь на весну, прошлогодние-то фасоны устарели.

– Как же она узнала про барыню?

– Так будучи в Вологде Матрена Ивановна у нее себе и Гашке платья заказывала, али ты не помнишь, какое у Гашки платье?

– Помню, как у маркизы.

– Вот то-то и оно. А теперь моды сменились и мадама новые образцы прислала.

– Ты, пойди, старая, доложи, что