Жена комиссара - Светлана Шахова

Низко нагнувшись, торопливо спустилась по пологому склону следом. Уселась в дальнем углу, пожав ноги. Привалилась спиной к холодной земляной стене котлована, обняла и прижала детей.

Люди всё подходили. Вскоре в схроне не осталось места. Его только-только хватило для жителей улицы, оказавшихся в эту ночь дома.

Елизавета обвела взглядом соседей: человек двадцать, плотно набившихся в укрытие, молча ожидали бомбёжки.

– Ну вот, дети мои, если сюда попадёт, то конец всем враз, – шепнула она отрешённо; прикрыла глаза и стала молиться.

Снаружи воздух разорвало грохочущим залпом, земля дрогнула. Надя с Ариной, машинально прикрыв головы руками, прижались к матери теснее. Кириковна тихо запричитала. Заплакал чей-то ребёнок. Мать зашептала, пытаясь его успокоить.

– Не буй ще, далеко бомбардовано, можна юш исть до дому (не бойтесь, далеко бомбят, можно уже идти по домам – прим. автора), – едва пан Хладынский проговорил ободряющие слова, прогремело снова; затем один за другим донеслось ещё несколько далёких, но мощных разрывов.

Елизавета крепче прижимала своих, слушая, как под всхлипывание пожилой женщины с дальнего конца улицы, успевшей вбежать перед самой бомбёжкой, в истеричном крике заходятся её дети.

Всё стихло. Прошло около часа. Никто не двинулся с места.

– Светает, – проговорила пани Мрукова. – Наверно, пока больше бомбить не станут. Пошлите на волю.

Подождав ещё немного, сидящие у выхода стали пониматься и покидать укрытие, освобождая путь остальным.

Вернувшись домой, Елизавета не легла в кровать. Глядя в оконце на предрассветный туман, всё решала, стоит ли сегодня выходить на склады. «Можно сказаться больной, но вдруг пойдут разыскивать по домам, тогда только навлеку подозрение», – размышляла она, чувствуя, как снова и снова обдаёт холодным потом.

После долгих колебаний всё же решила отправиться на работу. «Там яснее будет, а то совсем изведусь», – успокоенная этой мыслью, она уронила голову в сложенные на столе руки и, готовая вскочить при любом шорохе, погрузилась в зыбкую дремоту.

Глава 24

В проходе между стеллажами Елизавета столкнулась с бригадиром.

– Слава Богу, вы живы, – шепнула та на ходу, едва шевеля губами, чтобы никто не заметил, но, разминувшись, обернулась и нарочито громко добавила:

– Елизавета Тихоновна, там новые медикаменты поступили. Погрузите на тележку и везите сюда!

– Хорошо, сделаю.

Елизавета обрадовалась, что Ольга Павловна так ловко нашла удачный предлог пересечься. Ей сейчас ох как не хватало перекинуться с той хотя бы парой слов. Ловко сложив гору из коробок на передвижную платформу, она подкатила партию к бригадиру и, сгружая товар около стеллажа, так же, чуть разомкнув губы, проговорила:

– Что-то никаких разговоров о происшествии не ведут.

– С их нынешними потерями одним больше – не в счёт, – бригадир криво усмехнулась уголком губ и наклонилась за упаковкой бинтов.

Елизавете хотелось продолжить разговор. Она открыла рот, чтобы поинтересоваться, как Настя, но в пролёте показался надзиратель, пришлось смолчать.

Вскоре по району поползли слухи о недавнем налёте партизан.

– И вот что странно: напали на одного-единственного часового в лесу, недалеко от пропускника, – шептала пани Мрукова, встретившись с Елизаветой возле пункта выдачи пайков. – Тот зачем-то удалился от расположения. Может, решил нужду за деревьями справить. А там засада. Чем-то тяжёлым его шарахнули да так с пробитой головой на месте и бросили. Я сначала подумала, зачем было партизанам из-за одного урода огород городить? Потом поняла: они, наверно, шпионили, а этот случайно под руку попался.

Елизавета чувствовала, как кровь то приливает к лицу, то откатывает до озноба. Скользящим движением она отёрла о сарафан ставшую липкой ладонь. Ощутила холодную струйку пота, пересчитывающую позвонки.

– Ой, пани Лиза, да на вас лица нет, – проговорила рассказчица, пристально вглядываясь. – Не переживайте так. Никого ж не поймали. Да, похоже, и не ищут. Фрицы уж тикать готовятся. Что им один, когда вот-вот всех скопом с неба накроет?

– Да я ничего… Это от радости, что… м-м, что скоро войне конец, – нашлась Елизавета, едва сдерживая дрожь в голосе.

– Хоть бы поскорее. Только бы самим уцелеть. Которую ночь подряд бомбят. Мы уж спать ложимся, не раздеваясь. Чуть заслышим, сирена воет, детей на руки и бегом в схрон…

Соседка продолжала говорить, перескакивая с одной темы на другую. Елизавета согласно кивала, но думала о своём: «Пора окончательно уходить со складов. Прятать «контрабанду» летом некуда. До осени, по всему видно, враг в городе не задержится. Стало быть, теперь придётся только на него работать, а это уж ни в какие ворота не лезет».

Утвердившись в намерении, поутру она засобиралась на работу в последний раз, надо было предупредить о решении Ольгу Павловну. Приближающийся звук мотоциклов заставил вздрогнуть. Вскоре по ушам полоснули, долетевшие в окно с дальнего конца улицы, обрывки резкой немецкой речи.

«Вот и облава, – пронеслось в голове. – Лучше выйти, а то детей перепугают. Может, удастся, как раньше, прикрыться спешкой на склады». Елизавета устремилась к выходу.

– Мама, что там за шум? – послышалось за спиной.

Она обернулась. Дети сидели на кровати с напряжёнными лицами, в широко открытых глазах таился страх.

– Вот, собираюсь выяснить, – отозвалась, стараясь говорить, как можно спокойнее. – За мной не ходить. Ждите здесь. Если не вернусь, значит, просто ушла на работу.

Взгляд поймал мелькнувшую в окне сине-зелёную фуражку с кокардой. С улицы забарабанили.

В узких сенях Елизавета запнулась о порог, чуть не упала, к счастью, успела упереться рукой в стену.

Снаружи стучали нетерпеливо и настойчиво. Преодолев первый испуг, она направилась открывать, судорожно соображая, отвечать ли на вопросы или прикинуться, что совсем ничего не понимает.

Распахнула калитку. От вида пятерых крепких нацистов с массивными бляхами на ремнях и автоматами наперевес на миг остолбенела, но быстро собралась. Подумала: «Не увидеть вам моего страха», – и спросила по-польски:

– Что вам надо?

– Пройдите в помещение, – так же по-польски басом отрезал тот, что стоял немного впереди других.

Елизавета подчинилась. Развернулась и под конвоем проследовала в дом.

Кириковна, ссутулившись, сидела на постели. Дети в ожидании стояли посреди комнаты. Увидев мать, подбежали, сгрудились, прижимаясь.

– Р’айзепас (паспорт – прим. автора)! – потребовал главный.

Сообразив, что дело не в убитом солдате, но пока не понимая, в чём именно, Елизавета пошла за документом к тумбочке. Дети хороводом последовали по пятам.

– Ву ист ден ман (где твой муж – прим. автора)? – резко прозвучал новый вопрос.

– Не знаю, – по-русски ответила Елизавета, протягивая паспорт.

Разворот сверкнул ярко-красной диагональной полосой.

– Совьетка! Нах Дойчланд (Советская! В Германию – прим. автора)! – выкрикнул немец, махнув рукой в сторону двери.

Елизавета обняла прильнувших детей. Горделиво подняв голову и обведя взглядом непрошеных гостей, стоявших