Когда была война - Александра Арно

class="p1">Дверь с протяжным недовольным скрипом выпустила его в узкий безлюдный коридор. Сквозь высокие, заклеенный крест-накрест окна сочился свет закатного солнца и рыжими пятнами оседал на старый исцарапанный паркет. Максим медленно пошёл вперёд, сжимая в кулаке архивный листок и неосознанно стараясь ступать тише. Ему казалось, будто во всём мире вдруг наступила тишина, нарушать которую было кощунством.

Он боялся вытащить листок из кармана, боялся увидеть отпечатанное на машинке имя своей любимой и равнодушные строки сверху: «Выписка из книги донесений о безвозвратных потерях».

Безвозвратных… Больше всего Максима страшило именно это слово. Безвозвратных – и будто весь мир рухнул, в одночасье прекратив своё существование.

Он вышел на улицу и, полной грудью вдохнув воздух, на мгновение задержал его в лёгких, а потом решительно вытащил из кармана листок и развернул. «Извекова Полина Дмитриевна (Маршакова). Дата выбытия: 12.07.1943г. Причина выбытия: убита». Далее шли сухие данные: номер войсковой части и военно-полевой почты, место и дата рождения, место призыва, семейное положение, родственники. В глаза бросилась ещё одна строка: «Муж – Извеков Максим Андреевич».

Максим аккуратно сложил выписку и спрятал обратно в карман. Не муж. Уже не муж – вдовец.

Больше узнать что-то о Полине ему так и не удалось.

Танковая поддержка прибыла только к рассвету, когда небо на горизонте уже начало розоветь. Максим стоял у палатки и смотрел, как ровный утренний свет заливает лагерь: медленно ползёт по крышам деревянных бараков и кирпичных зданий, стекает на мёрзлую чёрную землю и разливается сиянием по заиндевелой прошлогодней траве. Острые шипы колючей проволоки кололи его, рвали на части. «Halt! Stoj!» – предупреждала его табличка на воротах. Но он всё равно упорно полз вперёд.

И только одна мысль крутилась в голове: почему же до сих пор никто не знал о существовании под Освенцимом лагеря? Почему он не был отмечен на картах?

Белозёров что-то говорил, отдавал солдатам приказы, но Максим едва ли понимал его. В ушах шумело. Он знал, чувствовал, что за воротами этого лагеря увидит ещё больший кошмар, чем на фабрике «Кохинор». Поэтому когда танк снёс решётку и они с Белозёровым ступили, наконец, на территорию лагеря, он поспешно, стараясь не смотреть по сторонам, пошёл вперёд – практически побежал. Белозёров едва поспевал за ним.

– Нужно проверить административные здания, – говорил он. – Наверняка, хоть какие-то документы да остались. Проверить нужно обязательно.

Максим кивнул.

– Потом лично доложу Завьялову о том, что найдём. Надеюсь, на этот раз он… хм… не пожлобит хотя бы «За отвагу»? Ну или «За боевые заслуги»?..

У Белозёрова явно было приподнятое настроение. Максим его радости не разделял – он вообще чувствовал себя измученным и разбитым. Поскорее бы это всё кончилось, а там гори оно синем пламенем…

– Папа! – раздался вдруг за спиной детский голос. – Папа, подожди!

Максим замер на мгновение, а потом порывисто обернулся и наткнулся на полный надежды взгляд больших детских глаз, что выделялись на бледном лице двумя тёмными кляксами. Прямо на него смотрела девочка лет семи – закутанная в продранное одеяло, худая и измождённая, она напоминала призрак. Растрескавшиеся губы подрагивали.

– Папа, – снова позвала она. – Папа, это я, Даша!..

Сердце захлестнуло жгучей ледяной волной. Максиму показалось, что он теряет сознание: звуки вдруг пропали, земля закачалась и ушла из-под ног, воздух стал настолько плотным, что вдохнуть никак не получалось. Горло сжало. Он будто сейчас услышал другие слова, сказанные таким родным и любимым голосом: «Если будет девочка, назовём её Даша»…

Он на ватных ногах подошёл к девочке и присел перед ней, обнял за талию. Она тут же прижалась головой к его плечу и всхлипнула.

– Ты ведь мой папа?..

«Да», – ответило сердце. Максим осторожно снял с неё полосатую лагерную шапку и бережно погладил по коротким светлым волосам. В одно мгновение он понял: да, он её папа. Он чувствовал, что перед ним их с Полиной дочь – пусть и не они её настоящие родители.

– Да, – твёрдо сказал он. – Я твой папа.

***

Даша мирно спала у него на руках. Максим старался сидеть, не шевелясь, чтобы не побеспокоить её – ведь она, наверное, так давно нормально не спала. Дождь шуршал по черепичной крыше приземистого одноэтажного дома, в котором они с Белозёровым остановились на постой, и длинными струями стекал по высокому окну. Иногда Максим смотрел на них, ни о чём не думая. Впервые за долгое время в душе его наступил покой.

После того, как они вошли в городок Освенцим, прошло четыре дня. Их полк расквартировали по оставленным местными домам – заброшенным и пустым, но уставшим солдатам и такие были в радость, ведь они смогли хотя бы просто помыться и уснуть пусть и без матрасов, но на кроватях, а не на голой земле.

В город Максим вошёл с Дашей на руках. Она крепко обнимала его за шею и льнула к плечу, боясь отпустить хотя бы на секунду. Да и Максим не хотел её отпускать – а вдруг потеряется? Вера в то, что она и правда его дочь, крепла с каждой секундой, но откуда она взялась, он не знал. Просто словно вдруг кто-то свыше подсказал ему, шепнул на ухо, что вот он, твой так и не родившийся ребёнок. Вот она – твоя семья, которую ты потерял на этой войне.

Иногда Даша озиралась вокруг, заглядывала Максиму в глаза и улыбалась – так искренне, радостно и ласково, что щемило пронзительно сердце, а потом снова утыкалась носом в его шею. Максим прижимал её к себе и уверенно шагал вперёд.

Теперь они – семья. Отец и дочь.

Даша внезапно распахнула свои ясные карие глаза, потёрла их кулачками и тут же снова взяла Максима за руку. Он слегка сжал её маленькие тонкие пальцы в своих.

– Выспалась?

Она кивнула.

– Папа… а когда мы поедем домой?

– Скоро, малыш, – улыбнулся Максим. – Совсем скоро.

Русская волчица.

1.

21 июля 1941 года.

Брестская крепость,

БССР.

Брестская крепость сопротивлялась долго. Настолько долго, что это вызывало удивление: на чём же держатся её защитники? Ни воды, ни электричества, ни связи с внешним миром в крепости давно уже не было – перед началом штурма там хорошо поработали немецкие диверсанты. Провианта и оружия, скорее всего, тоже не имелось, но на каждую атаку русские всё равно огрызались яростным огнём. Над крепостью клубился чёрный дым, обожжённые стены грозили вот-вот обрушиться.

Порой дело доходило до штыковых атак, в одной из