Истории земли Донецкой. От курганов до терриконов - Сергей Валентинович Богачев

Стороннему зрителю, может, и странным показалось бы, что седой есаул – почти старик, а полковник – так и вовсе мо́лодец. Любому стороннему, но не самим станичникам.

Полковник тот казачий – известный был на Дону удалец, даже не глядя на возраст. В свои двадцать три успел и на Перекопе себя показать, и при взятии Кинбурна[83]. Матвеем Платовым его звали, сын Ивана Платова, тоже казака известного – старши́ны войскового. Уж два года, как Матвей Иваныч полком командовал. Ни в слабохарактерности, ни, упаси боже, в трусости замечен не был. Уважением пользовался и среди казаков рядовых, и среди старшин бывалых.

А есаул Греков по-свойски гутарил с полковником не только потому, что никто их разговора не слушал, но и по причине давнего их знакомства. Матвейка ещё подарки на первый зуб принимал, когда Трофим Степаныч с его батюшкой, Иваном Фёдоровичем, уже давно были односумами[84] – в походах дальних делили кров, пищу, да в бою друг за другом присматривали. Видел Трофим и первые шаги мальца Платовского, и как на коня в четыре года сорванец сел. А первая пика, которую сын Ивана получил, была от Грекова. Настоящая боевая пика, от которой немало душ ордынских вечный покой обрели…

Обоз шел из Ейского укрепления с грузом провизии и боеприпасов к частям, что стояли у Кавказской линии. Донцы теперь стали первым и на некоторое время главным фронтом противостояния с османами. Участь, может быть, и не завидная, но только не для казаков. Осадить вражину не где-нибудь в европах или на Перекопе, а у стен родного дома – дело чести и вопрос жизни.

Ошалевший от ярости крымский хан Девлет-Гирей[85] в своих тяжбах за власть в Крыму, пребывавшем под влиянием России, всеми силами старался не повторить своих прошлых промахов и угодить османскому хану. Дон и его защитники стали мишенью для отвлекающих выпадов Девлет-Гирея и его турецких союзников, пытавшихся отвлечь русские войска, стоявшие на Перекопе. Лазутчики турецкие, то тут, то там попадавшие в полон к сторожевым разъездам донцов, искали по поручению султана поддержки у кабардинцев и черкесов. Всё шло к тому, что не будет покоя ни на Дону, ни на земле кубанской, потому ожидать нападения можно было в любом месте и в любое время, а уж транспорт из сотен подвод – мишень лакомая.

Много дней шёл обоз без приключений. Дошли до вершины Калалаха[86], где решили стать на вершине полого холма. Держали совет полковники Ларионов и Платов со своими есаулами, да порешили, что место подходящее. Неприятеля издалече будет видно, но разъезды всё же надобно отправить.

Как укатилось солнце за горизонт, дали волю казаки коням да волам – травка молодая для них слаще мёда. Кострища осветили ночную степь, возницы и казаки достали из своих сум нехитрую провизию. Кто с облегчением скинул сапоги, кто раскинулся на кулях с мукой, давая отдых спине, – в лагере царил покой и умиротворение после долгого дневного перехода.

– Друг мой, Ларионов! А скажи мне, вот ты в судьбу веришь? – Матвей Платов сидел на камне, нагретом за весь день солнечными лучами, протянувши ноги к теплу, исходящему от костра.

– Нет… В Господа Бога нашего верую. Он всем заправляет, – раскуривая табачок, отвечал Ларионов.

– Я вот думаю, предначертано нам сверху, – продолжил молодой полковник казачьего войска. – Назови, как хочешь, земляк-станичник. Хоть Господь управит, хоть звёзды разложатся. Но от нас тоже зависит – пойти по пути, указанному свыше, или сдаться в его начале. Тогда получается, мы тоже судьбой своей правим? А?

– Если дорогу выбирать приходится, то что-то зависит, да. А кто выбирает? Думаешь сами?

Философскую беседу полковников прервал есаул Греков, сидевший возле этого же костра и занимавшийся своими делами: ружье почистил, подпругу в паре мест шилом проколол да подтачал, где нужно.

– Скажу вам, полковники, по праву старшего летами: судьба есть, но справиться с ней можно… Уж мне-то ведомо… Вот сидим мы здесь, звёзды считаем, а судьба – она где-то рядом. Если поторопимся, может, к утру и успеем её обмануть.

Полковники отвечать не стали – с дедом спорить бесполезно, у него на всякий случай или поговорка, или пример из жизни. Оставалось ждать, пока старый есаул раскроет свои карты.

– Пошто замолкли-то? – в сполохах пламени догорающего костра с трудом различался хитрый взгляд старика. – Вот сейчас приказывайте дров в костры не подкладывать. Чем темнее, тем лучше. И шуметь малёхо, будто младенец в курене спит.

– Трофим Степаныч, ты чего задумал? – Платов уже одевал сапоги.

– Смотри, Матвей Иваныч… Уже за полночь. Мы целый день шли, и глаза уже закрываются. Так нас кони и волы везли. А птицы сами летают, у них коней нет. Чего ж они не спят? Глянь на луну, увидишь – летают. Не одна и не две. И слышно их, они в тревоге. Это ж кто их всех спугнул? Мы уже почти три часа как стоим…

– Думаешь, у нас гости непрошенные? – Платов знал, что есаул Греков ещё никогда не ошибался.

– Где-то недалече стали. С рассветом двинут.

– Эх, Степаныч, ты ж смотри… Подождали, пока мы от крепости отошли, да на полпути встретить решили… И назад уже не повернуть, и линия укрепления наша далече… Ладно, посмотрим, чья возьмёт. Давай, друг Ларионов, время есть. Окопаться надобно да вагенбург[87] ставить.

– На верху самом окапываемся, – кивнул в сторону вершины холма полковник Ларионов. – Вот и посмотрим, есть судьба или в наших силах всё!

По сотням пошли вестовые с приказом и через час обозные подводы были выстроены в кольцо, завалены на бок, изнутри обложены мешками с мукой и другой провизией. Коней и волов завели внутрь и принялись копать окопы, укрепляя отвалом линию укрепления. Что успели до рассвета, то сделали.

– Матвей Иваныч, татарва идёт! Числом немерянным! – докладывали разъезды, экстренно возвращаясь к выросшему за ночь укреплению.

Дозоры несли одну и ту же весть с разных направлений, а это значило, что обоз окружают. Общим числом выходило, что к вершине холма, где Платов и Ларионов решили держать оборону, шли не менее двадцати тысяч татар Девлет-Гирея с разным вооружением. Единственная радостная весть – что дозоры пушек при них не приметили, да и ружей видали не густо – всё больше луки да алебарды с копьями и саблями.

– Матвей, с ними арабы… там и конница,