На червленом поле - Мария Воробьи

ли ему разговор белозубок. Но его воины ждали нападения, зорко смотрели в непроглядную мглу – и это их терпеливое ожидание, какое всегда бывает перед битвой, словно делало нападение сов вещественным и предосуществленным.

Только-только пробила полночь, и большое темное облако поднялось с крыши замка и полетело к армии Сезара. Казалось, что это летит кусок ночной тьмы, и кто-то забормотал молитву.

Раньше всех ожил сам Сезар и закричал:

– Стреляйте, идолово семя! Стреляйте же!

И, словно расколдованные, послушные его голосу, они вскинули свои арбалеты и выстрелили в стремительно приближающуюся черноту.

Потом был хаос.

Совы визжали – визжали совсем как люди, и все пытались достичь людей, но высокие костры слепили им зрение и туманили ум: они отшатывались в страхе и роняли – роняли опасные колдовские травы. А со стороны людей грохотали пищали, свистели арбалетные болты. Это был хаос, хаос битвы, но только шла она в небе, не на земле.

Сезар кричал своим полкам:

– Заряжайте, заряжайте! Не давайте им приблизиться!

То было бы не в силах людей, потому что и арбалет, и пищаль, и сама бомбарда, из которой уже приказал выстрелить Сезар, требовали перезарядки. Но сов отпугивало пламя. Сов отпугивал грохот. Они роняли волшебные травы вдалеке от людей.

Грохот ночи сменился тишиной утра.

Темнота рассеялась, оставшиеся совы улетели по направлению к замку. Сраженные остались лежать – но больше не были птицами. Тела и лица у них были человечьи. Все они были голыми, и некоторые из них сжимали в горсти какие-то травы.

Сезар велел собрать их, но не прикасаться напрямую, а только через перчатки. Походный священник отпел их, опасливо поднимая распятие. Горели люди-совы так, как обычные люди, только, может быть, больше трещали, словно были частично сделаны из воска.

Пепельно-серые лица смотрели на него – его люди не спали уже больше суток. Сезар взнуздал своего жеребца – он тоже не спал сколько они. Сказал голосом, одновременно бычьим и змеиным:

– Что вы, собаки, трусите? Колдовство? Да, но что же! Вам ли бояться? Вас ведет знаменосец самой матери-Церкви! Сын святого отца! У меня его благословение, на мне его слово! Вперед! Тащите бомбарды, заряжайте их и палите, палите нещадно – пусть грохот стоит такой, что ангелы вспомнят свой ликующий хор на седьмой день Творения! Бейте их, бейте, ну же, собаки! Вечером они опять полетят вперед, чтобы сделать вас мышами и белозубками, кормом для своих клювов и когтей! Так бейте их, бейте, бейте сейчас, пока они люди!

И войско, взметенное его словами, неспящее, бессонное войско пошло вперед, и двинулись люди, лошади, бомбарды.

И снова они запели, только точечно, не как ночью. Все виделось словно всполохами, картинами: вот дрогнула хрупкая, старинная стена замка, явно не рассчитанная на обстрел из пушек, – да, этот замок древний, сейчас так не строят, так строили десятки, сотни, тысячи лет назад! Кто мог так обмануться? Этот замок был тут со времен основания Рима. С того дня, как Ромул и Рем преломили первый выпеченный хлеб на вершине Капитолийского холма, – и до сегодняшнего дня.

«Но не дольше, – подумал Сезар. – Сегодня это кончится».

Стена дрогнула и с грохотом обрушилась, подняв облако пыли. Внутрь устремились воины Сезара, те, что с серыми лицами. Большой почет полагался первому ворвавшемуся в крепость – почет и десятая часть добычи. Поэтому первые никогда не иссякали. Совы оборонялись, но то, что составляло множество сов, оказалось малой горсткой рыцарей. И вскоре все они были либо убиты, либо пленены.

Плененных сов сволокли в главный зал центральной башни. Там лежали они, и их желтые круглые глаза смотрели в потолок и не моргали. Сезар пробовал говорить с ними, но они отвечали ему клекотом – так, словно речи отродясь у них не было. Они были похожи на людей – отличали их только круглые желтые глаза и такие же желтые длинные ногти на руках, подобные когтям.

Сезар, не договорившись, велел предать их всех огню, как колдунов.

Никто ему не возразил. Горели люди-совы так, как совы, не как люди, а после, через час где-то, к замку начали подходить нагие люди – то были бывшие мыши и белозубки. Смерть совиных рыцарей разрушила заклятье, что довлело над ними.

Вскоре к Сезару подошли двое, сиротливо прикрывающие чресла обрывками ткани. Один из них сказал:

– О синьор! Это мы, Рафаэли и Асканио, те белозубки, что давали вам советы. Прежде чем идти к вам, мы опустились в подземелье и увидели, что от нашего благородного и доброго господина Антонио да Монтефельтро остались только белые кости, в которых нет уже даже костного мозга. Они перепутаны с другими белыми костями. Последнего утешения лишили нас рыцари-совы: мы не сможем привезти тело нашего синьора его брату в Урбино. Но мы рады тому, что вы смогли уничтожить бесовское гнездо, а мы снова смогли стать людьми.

– Вы сказали правду, маленькие мыши, – строго сказал Сезар, но глаза его улыбались. – Вот вам кошели с золотом за ваш добрый совет. Если хотите, присоединяйтесь к моей армии.

– Ах нет, – высоким голосом сказал тот, что был потолще, – мы уже навоевались. Пойдем к себе домой и будем рыбачить и следить за конями. Но спасибо за избавление и за деньги тоже спасибо.

– Мы на самом деле не хотели, – сказал тощий. – Но нам так посоветовал человек. Он наклонился к тому месту, где мы прятались, и сказал, что мы через три дня должны непременно рассказать все тому военачальнику, который сядет под дубом и у которого будет белое перо на тюрбане. Он сказал, что если мы не послушаем его, то он придет и запалит наш луг с четырех сторон, и нам некуда будет бежать. Так страшно косили его глаза, когда он это шептал, склонившись над нашим кустом!

Что-то тревожное шевельнулось в груди Сезара, как будто его задела крылом какая-то птица. Он спросил:

– Назвался ли он?

– Сказал только, что его зовут Луиджи, а больше ничего не сказал.

Сезар пожал плечом. Ощущение чего-то знакомого пропало. Он отпустил бывших мышей, а потом и думать забыл о произошедшем: таково было еще одно счастливое свойство его натуры.

История с совами задержала его на три дня, но провиант был рассчитан и на бо́льшие задержки. Только когда армия его достигла Пезаро, оказалось, что эти три дня сыграли шутку одновременно и хорошую, и дурную.

Город, и без того не любивший Джованни Сфорца, не желал воевать за него против хорошо выученной и оснащенной армии Сезара и взбунтовался.